Отправлено: 19.02.13 21:55. Заголовок: Песнь Первая. II глава [Long live the king]

время и место: Асгард
участники: Thor Odinson & Loki Laufeyson

I глава

 Отправлено: 21.02.13 21:50. Заголовок: What if you could lo..

цитата:

What if you could look right through the cracks? Would you find yourself... find yourself afraid to see?

- Поднимайся, ты, ленивая скотина!
Кьётви открыл глаза. Он лежал на спине, по-прежнему крепко сжимая рукоять своего меча, и пытался сообразить, почему небо над ним такое странное – низкое, сплетенное из сотен тысяч тонких серебристых веточек, но поразительно, притягательно глубокое. Ни одно другое небо, даже небо Нифльхейма, не звало его так сильно, как небо с узором из серебра. Осознание происходящего возвращалось медленно. Он помнил, как схватил цепи, сковывавшие руки мага, чтобы не дать ему бежать; помнил, как Галин ухватил второй обрубок цепи; а потом – только вспышку беспощадного света, такого яркого, словно это весь чертог Одина ловил лучи полуденного солнца и направлял их прямо в глаза. Они терпели свет, пока могли. Но Галин отпустил мага первым, а потом, кажется, и он сам… Пораженный внезапным прозрением, Кьётви вскочил, озираясь. Он был на тропе. Тропе, затерянной в ветвях Иггдрассиль. О таких тропах ему только рассказывали, да и то в далеком детстве, и так, что все это не казалось правдой. Тропа была широкой, но давно заброшенной – проход вниз был надежно закрыт огромными ледяными глыбами, и Кьётви готов был поклясться, что их не таскали оттуда, снизу. Они были созданы специально для того, чтобы не дать любопытным пройти по этой тропе. Ветви Великого Древа у ледяных глыб заметно потемнели и давно перестали пульсировать мягким, ровным светом. Они умирали, скованные вечными зимами. Галин, падая, сумел удержаться на ногах, поэтому не потерял ощущения действительности. Он держал в одной руке свой великолепный изогнутый меч, еще хранивший кровь убитого им асгардского палача, а в другой руке сжимал короткий нож, который он припас для особого случая.
- Паршивец делся куда-то, - недовольно сообщил Галин, оглядываясь по сторонам. – Сбежал, наверное. Мерзкий трус из Асгарда. Ничтожен, как все они. Отродье.
Кьётви ничего не ответил. Он пытался уловить присутствие третьего, и это ему почти удалось – он заметил, как за спиной Галина сгущается воздух, но успел только коротко вскрикнуть. Галин резко отшатнулся, вслепую нанося удар ножом. На нем осталась кровь. Но больше ничего не произошло. Кьётви и Галин встали спиной к спине. Они смотрели во все глаза, тщась различить, как сгущается воздух, когда рядом появляется маг. Наконец, словно на что-то решившись, Кьётви издал боевой клич и сделал быстрый выпад наугад. На сей раз на его мече не осталось крови. Но альвы почувствовали, что беглец вступил в игру, во всяком случае, он согласился разыграть эту партию. Вдруг Кьётви почувствовал, как нагревается рукоять его меча, вскрикнув от боли и неожиданности, альв выронил оружие. Но земли оно не коснулось. Локи появился перед ним так неожиданно, что Кьётви не успел даже отступить. Он только почувствовал ледяное дыхание вечности и ощутил, как клинок безжалостно входит в его плоть едва ли не по самую рукоять. Галин бросился вперед, замахнувшись мечом, но Локи, отпустив меч альва, легко ушел от удара. Они кружили друг напротив друга – насмешливый маг и сосредоточенный, ищущий брешь в защите противника Галин. Его единственным преимуществом могла стать нанесенная Локи рана – он ведь видел кровь на ноже!
- Асгардцы никогда не бьются, как мужчины, - выкрикнул Галин. – Только и умеют, что исчезать и появляться, правда, маленький принц? Чего еще ждать от поганого отродья, пригретого Одином?
- Все полагают, что мужчины бьются только кулаками да мечами. Но это только потому, что у большинства нет мозгов, – Локи пожал плечами. – Нет альтернативы. Понимаешь такие длинные слова? Или сказать попроще?
Галин зарычал и бросился вперед. Ему показалось даже, что он успел коснуться мага своим мечом, может, даже вскользь задеть… но Локи снова исчез. Альв замер. И вдруг почувствовал, как его головы коснулись холодные руки. В тот же миг Галин ощутил боль, которой прежде никогда не испытывал – будто его сознание, будто все, что было в его голове, размыкается под властью силы, о которой он не имел ни малейшего понятия. Его сковало холодом. Он попытался дернуться, сбросить с себя руки Локи, но не сумел. Вместо яростного крика из его легких вырвался лишь слабый стон, а вместо решительного удара Галин осел на колени.
«… это будет новый мир. Мир, в котором Асгард – лишь верный слуга великого народа альвов. Мир, в котором каждый воин, бившийся под моими знаменами, обретет славу, прежде не виданную и будет назван героем, имя которого впишет в историю Великого Древа сама Повелительница Норн…»
Боль, которую испытывал Галин, была сильна. Боль, которую испытывал Локи, протискиваясь в пораженное ядом Малекитова красноречия сознание была невыносимой. Он боялся потерять контроль над альвом – тогда у него не останется шансов, слишком много сил он потратил на то, чтобы перенести их на эту тропу, на все эти иллюзии, и на то, чтобы заполучить упрямого альва. Он чувствовал, как из оставленной ножом Галина раны сочится кровь. Но было не до этого. Нельзя отнимать руки – нельзя терять контакт. Увы, это было не распахнутое навстречу Повелителю Обмана сознание Эрика Селвига, проникнуть в которое не стоило ему никаких усилий. Здесь ставка была гораздо больше. И серьезнее.
«- И ты правда веришь, что он может стать невидимым? – в сотый раз спрашивает Тор, когда они крадутся по коридорам, прислушиваясь и то и дело останавливаясь, чтобы убедиться, что их никто не застукал.
- Отстань! – огрызается Локи, сжимая тонкую ткань материнского плаща. – Конечно, я в это верю! Ты же видел руны!
Руны на плаще Фригг ему нравились. Он видел их в какой-то книге, которую ему показывал Видар. И ему нравилось украдкой обводить образованный ими причудливый серебристый рисунок…»
Галин кричал, вырывался, его короткие, уродливые пальцы загребали землю, тщетно пытаясь добраться до отброшенного меча.
«… как мы живем? Взгляните, как мы живем! Мы не видим света. Мы живем во власти вечной ночи. Ночи и уныния. Пока Один и его свита едят на золоте и купаются в лучах солнца. Разве этого вы хотите для себя? Для великого народа, народа, живущего у истока всех подземных рек Великого Древа?»
Локи пробирался все глубже в сознание альва, цепляясь за немногие моменты, не связанные с Малекитом. Он никогда прежде не сталкивался с таким слепым восхищением своим повелителем. И, чем дальше маг забирался, тем яснее становилось, что если Галину удастся одержать вверх над вторжением в свой разум, живым Локи из этой переделки не выбраться.
«Мы твоя семья, Локи».
«… мир туманов. Никто не считает нас за равных»
«Оставь свои отравляющие разум мечты, брат, вернись домой»
«У меня нет дома»
«…ничтожества. Никчемные, недоразвитые уроды. Так они называют на своих пирах»
«Кто я?»
«…монстры, которые пьют кровь своих павших братьев…»
«Кто я?»
«… монстры…»
«… а ты будешь убит рукой сына Одина…»
Галина сотрясала крупная дрожь. Он закатил глаза и безвольно опустился на землю. Мага за его спиной уже не было.
Галин не знал, сколько он пролежал, поскуливая, словно щенок. Он чувствовал, как его наполняет чужая сила – холодная, жестокая, всепроникающая. Он чувствовал, как заново запускаются все механизмы. Он чувствовал, что его тела недостаточно для того, что пытается в нем разместиться. И Галин копил силы, ждал, когда боль отступит. Он все еще слышал голос своего повелителя, зовущий его в бой, но все глуше и глуше. И с каждым мигом все глуше и глуше, все дальше и дальше. Его существо заполняла ненависть, которой он, зверь, умевший лишь отнимать жизнь и не наученный наблюдать то прекрасное, что она давала, никогда не знал. Ненависть разъедала его и приносила невыносимую боль. Но вместе с ней черствое сердце Галина медленно занимало чувство, которое он не мог назвать. Может быть, нужда в ком-то? Привязанность, которая прорастала внутри ненависти, и медленно вытесняла ее, успокаивала боль, приносимую ею. Привязанность наполняла Галина силой. Он видел золотой город и богатый сад в цвету. Светловолосого мальчишку с серьезным, сосредоточенным лицом в темном, расшитом серебром плаще. Он видел воина, бившегося с могучим противником, и так увлеченного этим поединком, что вот-вот… вот-вот он пропустит удар в спину… нет, нельзя, не может быть! Короткое движение, незнакомое Галину, и в спине нападавшего на светловолосого воина торчит короткий клинок со змеей, обвившей рукоять.
«Клянусь, что никогда не предам тебя. Не оставлю тебя. Не позволю тебе оступиться. Клянусь, что всегда буду твоим братом, что бы ни случилось. Клянусь, что нашу дружбу не разрушит ничто в Девяти Мирах. Клянусь всем, что мне дорого. Клянусь».
Галин не знал, сколько прошло времени. Он медленно поднялся. В руке у него лежал кусок черной, обагренной кровью ткани. Альв осторожно поднял меч и окровавленный нож и побрел, повинуясь неизвестно откуда взявшемуся инстинкту, вперед, прочь от ледяных глыб. Он шел в Асгард. Он знал теперь, куда ведет эта тропа.
Когда Галин добрался до главной площади, день уже догорал. Солнце скрылось за чертогом Одина, и в его тусклом, исчезающем свете отчетливо прорисовывалась фигура Малекита, возвышавшаяся над павшими воинами Асгарда. Повелитель Нифльхейма стоял на ступенях, ведущих в чертог. На почтительном расстоянии замерли два его воина, которые привели самого важного узника Проклятого Повелителя – Одина Всеотца. Владыка Асгарда стоял со скованными руками несколькими ступенями выше Малекита. Сведенные к переносице брови и глубокая, залегшая между ними морщина выдавали его скорбные раздумья.
- Тебе нравится, Один? – ухмыляясь, спросил Малекит, обернувшись к Владыке Асгарда. Один не удостоил его вопрос ответом. Повелитель альвов пожал плечами и отвернулся. Он приметил своего воина, идущего твердой походкой через площадь, и наградил его улыбкой – это был Галин, которого он посылал за головой мага.
- Мой повелитель, - Галин опустился на одно колено.
- Где маг? – спросил Малекит, хмурясь. Галин достал окровавленный обрывок одеяния Локи и положил его на землю, а сверху бросил свой нож. – Убит?
- Нам не удалось привести его живым, мой повелитель. Кьётви пал, пытаясь задержать мага. Он хотел сбежать, мой повелитель.
- Трусливое отродье Лафея, - усмехаясь, сказал Малекит, вновь повернувшись к Одину. – Ты не умеешь воспитывать детей. Или просто кровь слишком испорчена. – Малекит понизил голос, так, словно собирался сообщить какой-то секрет, - я знал его отца. Ты можешь считать, что этот альв подарил твоему сыну легкую смерть. Будь паршивец здесь, его ждало бы наказание за страдания всех Девяти Миров.
Малекит расхохотался, и его смех, ударившись о стены Золотого Чертога, вернулся к нему раскатистым эхом. Он хотел еще что-то сказать Одину, но его внимание привлек звук шагов – чеканная поступь вымуштрованных воинов. Галин и Один невольно устремили взоры к процессии – три воина в звериных масках сопровождали статную женщину в расшитом серебром черном платье с изумрудными вставками. Подол ее платья был запачкан кровью и грязью, и облик ее медленно, но неуклонно утрачивал былое величие, пленявшее сердца лучших воинов Девяти Миров. То была Сигюн, дочь Рагнвальда. Почетная гостья на пиру падальщиков. Повелитель альвов склонил голову в насмешливом поклоне. Он ждал, что Сигюн подойдет ближе, но она остановилась, поравнявшись с Одином.
Сердце Галина пропустило удар. Женщина, стоявшая перед ним, была горда и прекрасна, и он видел ее однажды, только тогда в ее взгляде не было неприязни.
- Я знаю, кто оценит этот вид, - медленно произнес Малекит, поднимаясь к Сигюн и беря ее руку в свою. Она вздрогнула, ибо его прикосновение было ей неприятно, но промолчала. – Полюбуйся, принцесса Ванахейма, погибает мир золота…
- Я всегда ценила серебро, - ответила она, не удостоив его взглядом, - до гибели золота мне нет дела. Любой металл в ветвях Великого Древа имеет свой срок. Любые знамена могут пасть, как и любой воин.
- Значит, не будет беды, если я прикажу убить старика Одина прямо сейчас? – вкрадчиво спросил Малекит. – Погибнет металл, падет отживший свой век воин… будет ли до того дело повелительнице серебра?
- Ты не посмеешь.
Альв щелкнул пальцами. Один из воинов шагнул к Владыке Асгарда и равнодушно приставил клинок к его незащищенной доспехами груди. Малекит выжидательно посмотрел на Сигюн. Она дрогнула.
- Чего ты хочешь?
- Хочу предложить тебе новый мир. Ты ждешь мага, но маг мертв, - Галин заметил, как изменилось выражение ее лица, но Сигюн быстро взяла себя в руки, - он не придет. Даже не собирался. Просто хотел сбежать. Все Девять Миров завтра окажутся в моих руках. И ты. Ты будешь повелительницей всех металлов, всех воинов, всех знамен. Прекрасный цветок Ванахейма, который распустится в новом мире…
Сигюн взглянула на Одина. Тот покачал головой. Она посмотрела на ухмылявшегося Малекита. В подземелье Асгарда, на самом нижнем уровне, прикованные и совершенно разбитые томились ее отец и старший брат, а вместе с ними – безутешная Фригг, которая еще не знала, что уже потеряла одного сына, и еще несколько Владык, которые, что бы они не говорили на суде над Локи, не должны были разделить участь, которой желали для предателя.
- Ты сохранишь им жизнь, - сказала, наконец, Сигюн, и слова давались ей с трудом. – Ты сохранишь жизнь тем, кого пленил. Тем, кого я люблю.
Малекит улыбнулся одними губами, его глубоко посаженные, темные глаза остались холодны.
- Я подарю им легкую смерть, - прошептал он. – Завтра утром. Обещаю, никто из них не станет корчиться от боли. Кроме, пожалуй, Громовержца. Но невелика цена за твоего любимого отца и брата, неправда ли? – не дожидаясь ее ответа, Малекит небрежно махнул рукой и сказал, обращаясь к Галину и одному из стражей Одина, - вы, двое, уведите узника в его камеру.
Молодой альв решительно взял цепь, сковывавшую руки Одина, и дернул, призывая узника следовать за ним. Галин медлил, глядя на Сигюн. По ее щеке скатилась слеза. Альв окрикнул Галина, и он, поклонившись, поспешил за ним, заняв место по правую руку от Владыки Асгарда.
- Нет нужды держать цепь, - сказал Один, когда они начали спускаться в подземелье, - я не сбегу, храбрый воин. Я просто старик.
Воин, имени которого Галин никак не мог вспомнить, недоверчиво покосился на Одина, но все же отпустил цепь. Потом он долго гремел ключами, отыскивая нужный. Камера, предназначенная для Повелителя Асгарда, была еще теснее, чем та, которую Один в свое время отвел для Локи. Воин соединил цепь на руках Одина с цепью, прикрепленной к стене, и подергал их, желая удостовериться, что замок достаточно прочен.
Галин стоял у двери и смотрел, как Один пытается принять удобное положение и не потерять при этом достоинства. Вдруг они встретились взглядами. Галин увидел, как расширились глаза Повелителя Асгарда, и как он быстро скрыл свое изумление.
- Скажи мне, воин, - попросил Один, когда Галин и второй стражник уже стояли в дверях, готовые закрыть темницу. Галин обернулся. – Правда ли то, что я слышал? Что мой сын мертв?
Второй стражник не дал Галину ответить. Он покачал головой.
- Тор Громовержец? Не мертв, нет. Но его участь хуже смерти. Хуже вечного забвения…
- Нет, я спрашиваю не о нем… Локи… мой сын, - слова давались Одину с трудом, но смотрел он неотрывно на Галина, - он мертв?
Галин помедлил, прежде чем ответить.
«- Кто я?
- Мой сын»
- Да, - жестко ответил Галин. – Твой сын мертв. Убит. При попытке к бегству.
«- Я мог бы сделать это, отец! Ради тебя! Ради нас всех!
- Нет, Локи»

 Отправлено: 21.02.13 21:50. Заголовок: Стражники неотступно..

Стражники неотступно следовали за Сигюн вплоть до ее покоев – бывших покоев Локи, которые, когда она прибыла в Асгард, были отданы ей, и, милостью проклятого Малекита за нею же и остались. Один из воинов услужливо открыл перед нею дверь, и Сигюн, прежде чем войти, слегка склонила голову в знак благодарности. Когда она вошла, стражники плотно закрыли дверь, и Сигюн слышала, прижавшись спиной к двери, как они встали по обе стороны от широких створ, чтобы не дать ей уйти незамеченной.
Она чувствовала, как часто бьется ее сердце, от страха и волнения. Она выиграла для них ночь. Сигар успел подать Селейву знак, что в Асгарде не все ладно. Брат обязательно придет, как только сможет. Может быть, с ним будут и другие, из других Миров. Разве могут они оставить Асгард? Асгард, который никогда не оставлял их?
Внезапно она замерла, пораженная внезапной догадкой – когда она уходила, покои были освещены светом нескольких факелов, теперь же зал был погружен в полумрак, лишь тусклый лунный свет квадратом ложился к ее ногам. В нем Сигюн уловила какое-то движение. Она щелкнула пальцами, и факелы вспыхнули.
- Что Малекит собирается сделать с Тором?
Локи стоял, скрестив руки на груди, у его ног, тяжело дыша, лежал воин, которого Сигюн видела на площади. Галин спал. И сон его был беспокойным, но исцеляющим, ибо магическая сила, вместе с ненавистью и привязанностью, покинули его истерзанный разум.
- Я… я не знаю, - растерянно ответила она. – Я думала, ты мертв… Он сказал…
- Ты ему так веришь? Ах да, повелительница нового мира, я должен был склонить голову…
- Прекрати! – выкрикнула она, и Локи быстро приложил палец к губам, напоминая, что снаружи дежурят стражники. – Ты появляешься, словно гром среди ясного неба, когда все считали тебя мертвым! Когда твоя семья… когда они скорбят о тебе! Когда твой дом почти уничтожен… Ты появляешься и упрекаешь меня в том, что я спасла им жизнь ценой собственного жалкого существования?
- Оставь. Не тебе рассказывать о жалком существовании и спасении дома, - раздраженно перебил ее Локи. Глаза Сигюн недобро сузились. Она подошла ближе.
- Не мне? Кому же? Может быть, тебе, сын Лафея? Ты ничего не знаешь о жалком существовании, что бы ты там себе не воображал. Ты никогда не задумывался, что стало бы с тобой, оставь тебя Один в Йотунхейме? Ты был бы давно мертв. Или жил бы в Железном Лесу, всеми брошенный и забытый, не маг, не ас, не йотун, жалкая тень непрожитой жизни. Ты сбежал. Ты выбрал себя, как всегда. Так не суди тех, кто пытается помочь твоей семье!
Ее разгневанное лицо было так близко. Локи резко сжал ее запястья и притянул ее к себе вплотную.
- Запомни хорошенько. Я здесь не для того, чтобы слушать твою отповедь. Я здесь для того, чтобы защитить свою семью.
- У тебя нет семьи, - холодно сказала она, бесстрашно встретив его взгляд, - так ты говорил.
- Твоя беда в том, что ты всегда верила тому, что я говорю, - негромко парировал Локи, отпустив ее руки. Сигюн потерла запястья, на которых остались следы от его грубых прикосновений. Локи, потеряв интерес к разговору, направился к своему сундуку, в котором до сих пор, как он обнаружил, хранились его метательные ножи и не слишком сильные, но, за неимением других, все же полезные, артефакты.
Сигюн молча наблюдала за тем, как он достает ножи, несколько амулетов и легкий серебряный доспех. Она заметила, что его одеяние узника с одной стороны насквозь пропиталось кровью.
- Ты ранен? – спросила она, и Локи недовольно дернул плечами.
- Это неважно.
- Нужно осмотреть.
- Не стоит. Я заберу это и уйду.
Он нашел в небольшой прилегающей к спальне комнате свое старое одеяние асгардского принца и, за неимением ничего другого, способного защитить его в бою, облачился в него. Когда он вернулся, Сигюн сидела на широкой кровати, перебирая складки на платье. Увидев Локи, она быстро поднялась.
- Я не знаю точно, - начала она, подбирая слова и то и дело скользя взглядом то по его лицу, то по его облачению, - но, насколько я поняла, Малекит хочет воспользоваться всеми артефактами Хранилища. У него Камень Бесконечности. Который вот-вот обретет силу. С помощью того, что столько времени хранил от чужих глаз Один.
Локи замер. Хранилище Асгарда – сокровищница для любого мага, жемчужина Девяти Миров, в которой собраны вещи, не имеющие себе равных ни по силе, ни по магическому потенциалу. Раньше там хранился и Мъёльнир. Вероятно, он и теперь там. Вместе с его посохом. Неплохо бы получить его назад.
- Когда? – коротко спросил он.
- Завтра утром. Сигар сумел сообщить Селейву, что мы в беде. Все Девять Миров знают, что Асгарду нужна помощь. Ваны придут. Я надеюсь на это.
- Их может не пустить Радужный Мост. Надо бы найти Хеймдалла, если он все еще на посту.
- Я могу найти его. Он в темнице на верхних уровнях. Вместе с Фригг.
- Ты не можешь разгуливать по подземельям.
- Ты тоже.
- У меня есть он, - Локи кивнул в сторону Галина, - его разум уже пробуждается, но я сумею убедить его, что ему стоит еще поспать.
- В подземелья больше никого не пускают – это слишком сложная и грандиозная игра для Малекита, чтобы позволить случайности все испортить.
- Я должен идти в любом случае. Иначе они погибнут утром. Я знаю другой ход в Хранилище. Но мне нужна твоя помощь.
Она грустно усмехнулась.
- Ты всегда приходишь ко мне, когда больше не к кому идти, да?
Локи пожал плечами.
- Ты всегда на моей стороне, разве нет?
- Я бы хотела не быть. Правда.
Маг улыбнулся.
- Я тебе верю.
Сигюн тоже улыбнулась, но ее улыбка быстро погасла.
- Нужно спешить.
Она постучала в дверь, замок щелкнул и двери открылись. В дверном проеме высился один из стражей.
- Что вам угодно?
- Ночь сегодня прекрасна. Я хочу подышать свежим воздухом. Мне это позволено?
Альв взглянул на своего напарника. Тот пожал плечами, не усмотрев в этой просьбе ничего предосудительного. Повелитель дал им понять, что эта женщина находится на особом положении. И, несмотря на то, что к ней приставлена стража, она скорее гостья, нежели пленница. А ее желание и принятие этого факта – лишь вопрос времени.
Сигюн накинула плащ и, в сопровождении одного из стражей, пошла по широкому, хорошо освещенному коридору. Покои Локи находились в самой отдаленной части чертога Одина. Коридор, ведущий к ним, имел только одну развилку – ответвление, которое вело к покоям Тора. В этом месте была глубокая темная ниша, в которой когда-то стояла огромная золотая ваза, подаренная, кажется, еще на свадьбу Одина и Фригг кем-то из Владык. Дойдя до того места, в котором широкий коридор делился надвое, Сигюн остановилась и резко обернулась. Альв, следовавший за ней, тоже остановился.
- Что-то не так? – настороженно спросил он. Сигюн успела только открыть рот, чтобы что-то сказать, как за спиной воина появился Локи, нанесший альву один точный удар. С тихим стоном страж опустился на пол. Маг с трудом затащил тяжелое тело в нишу и начертил серебристую руну, тотчас, словно из воздуха, соткалась золотая стена, закрывшая собою пустоту. В юности Локи частенько прибегал к таким простеньким иллюзиям, когда прятался от отца или от Тора. Или от целого мира. Кто бы мог подумать, что они наконец-то пригодились для чего-то путного.
- Сюда, - Локи схватил ее за руку и потянул за собой вглубь коридора, где была потайная дверь.
Они спустились в подземелья, никем не замеченные. Об этом ходе, как Локи догадывался, знал только Один. А он сам просто случайно заметил отца, открывавшего потайную дверь. Этот путь в подземелья был гораздо короче того коридора, в котором Малекит расставил своих воинов. Локи подхватил факел в самом начале их пути, и освещал им дорогу лишь его тусклым светом, главное преимущество которого было в том, что его, в случае опасности, очень легко скрыть от посторонних глаз.
Они оказались в той части подземелья, где камеры были преимущественно пустыми. Локи хотел пересечь коридор и спуститься в Хранилище, но Сигюн удержала его, кивком головы указав на погруженный в полумрак коридор.
- Он держит Тора отдельно от других пленников, - тихо сказала она, - там.
Локи внимательно посмотрел на нее. Но ничего не сказал.
Они спустились в Хранилище, столкнувшись с двумя альвами, которых Локи убил, не тратя время на создание иллюзий, отнимающих довольно много сил. В этих коридорах их вряд ли кто-то найдет. Сигюн об этом позаботилась, оставив несколько рун, которые до утра будут вынуждать всех любопытных обходить это место стороной.
Стражам в Хранилище повезло меньше. С ними пришлось изрядно повозиться – они замерли, обездвиженные, в тех же позах, в которых несли свой пост.
Когда Локи убедился, что в Хранилище они в относительной безопасности, во всяком случае, у них есть некоторое время в запасе, он прошел к артефактам. Помимо тех, которые, как он помнил, всегда были здесь, в свободных нишах разместились и его посох, закрытый ледяным панцирем, и Мъёльнир, прикованный толстой цепью, которая была сработана, к удивлению Локи, не цвергами.
Сигюн осторожно коснулась рукой цепи. Маг заметил, как она нахмурилась и о чем-то задумалась.
- Мой народ изготовил эту цепь, - наконец сказала она. – Я не знала об этом.
- Его нужно освободить, - произнес Локи, с кривой улыбкой коснувшись рукояти молота. – Я не смогу. Я не достоин обладать силой Тора.
- Я смогу, - проигнорировав его слова, сказала Сигюн. – Только мне нужно время.
- Если сделаем это сейчас, будет слишком много шума, - задумчиво сказал Локи. – Это надо сделать завтра утром, на площади.
- Меня убьют раньше, чем я начерчу необходимые руны.
- Никто тебя не тронет. Это предоставь мне.
Локи оставил ее рассматривать цепь и подошел поближе к нише, куда еще Один поместил его посох. Камень в навершии посоха нетерпеливо пульсировал. Его собственный Камень Бесконечности. Локи медленно положил ладонь на лед и ощутил его холод. Его рука стала покрываться инеем, так же, как было, когда он коснулся Шкатулки… Локи замер. Потом медленно повернулся. Куб, который так жаждал заполучить Лафей, по-прежнему стоял на своем возвышении, источая мягкий свет. Внутри него бились и пульсировали Древние Зимы, рожденная в Йотунхейме сила, о которой никто в Девяти Мирах не знал всего. С тех пор, как Локи впервые коснулся Шкатулки, прошла целая вечность.
Локи приблизился к ней, возвращаясь в памяти к тому дню, когда он узнал, стоя на этом же самом месте, что он не сын Одина. Сын Лафея, которого он ненавидел всей душой. Ненавидел до сих пор. И вот теперь он, предатель трех Миров, вновь стоит перед ней. Только Один больше не придет. Если у него не получится. Один никогда больше не придет. До сегодняшнего дня ему казалось, что ему нет дела до семьи, которую он считал своей, что разумнее всего вычеркнуть ее из памяти как дурной (или наоборот, самый сладкий) сон, что, не любя и не вспоминая, проще всего забыть навсегда. Забыть так, чтобы никогда не возвращаться больше к этой любви, с которой у него было связано так много всего – плохого и хорошего. Но сегодня, оказавшись на старой, созданной им тропе, ведущей в Йотунхейм, Локи вдруг подумал, что не имеет права их оставить. Его жизнь кончена – все итоги подведены, приговор вынесен. Но их жизнь… Жизнь тех, кого он… любил? Нет, Локи не мог дать названия этому чувству. Он просто знал, что Один и Фригг составляют важную часть его неловкой, порой смазанной и неопределенной картины мира. Едва ли не большую часть, что нелепый, бесконечно бравирующий и прощающий его безумец, с которым он клялся на крови, что они навсегда останутся братьями.
- Подожди немного, Тор, - прошептал Локи, зачарованно глядя на бьющиеся внутри Шкатулки Зимы, - подожди еще немного.
Сигюн на некоторое время потеряла его из виду, а, когда обернулась, заметила, что Локи обеими руками держит Шкатулку, готовый вот-вот ее открыть.
- Говорят, - медленно протянул Локи, чувствуя, как, соприкасаясь с силой йотунов, он обретает давно утерянную часть себя, ту, что должна была предопределить его судьбу и, в конечном счете, предопределила. – Что обладать этой силой может только йотун…
- Но ты не…
- Я не ас, о нет.
«- Я проклят?
- Нет»
Он открыл Шкатулку, не дожидаясь ее возражений или уговоров. Он просто сделал то, что ему хотелось сделать – его влекли Древние Зимы. Где-то он слышал, блуждая между мирами, что тот, кто возжелает заполучить силу Йотунхейма, не будучи ее достойным по праву рождения, будет уничтожен. Что ж, молота Тора, созданного с лучшими намерениями, он не достоин. Быть может, сила проклятого народа, сила лживого, расчетливого Лафея принадлежит ему? Его наследство. Его окутало сияние. Сигюн вынуждена была отступить. Локи чувствовал, как его наполняет неведомая прежде сила. Ему казалось, что он наполняется льдом, боль была нестерпимой, но он был упорен – он должен был это выдержать. Нельзя отступить, если уж он взялся за это. Ты этого боялся, Один? Ты боялся именно этого.
Локи казалось, что он кричал. Но он не слышал своего голоса. Его охватило голубоватое свечение, разгоравшееся все ярче и ярче. Он заметил, как пустеет Шкатулка. Осталось совсем чуть-чуть, когда Локи понял, что его физический предел исчерпан.
«- Почему ты не сказал, кто я? Почему?
- Ты мой сын. И я хотел защитить тебя от правды.
- Потому что я – монстр, которым родители пугают детей?»
Всеотец, почему так невыносимо больно? Локи отпустил Шкатулку. Его руки посинели и дрожали. Шкатулка была пуста. Древние Зимы теперь до скончания века пульсировали в нем. Сигюн смотрела, широко раскрыв глаза, она была напугана, но все же, когда сияние, окутывавшее Локи, погасло, она нашла в себе силы приблизиться. И, когда ее узкая ладонь легла поверх его, трясущейся, почти йотунской руки, Локи почувствовал тепло. Синева мгновенно схлынула. Она осторожно прижалась к нему, не дожидаясь ответного импульса. Локи не нашел в себе сил обнять ее. Он просто стоял, впуская в себя силу своего народа и медленно осознавая, что он, никогда не считавший себя йотуном, вдруг стал обладателем того, чего вожделели все ледяные великаны. А еще он ощутил незнакомое, сообщавшееся ему от прижавшейся к нему женщины чувство. Она его не оставила. Она его не испугалась.
- Малекит заметит, что Шкатулка пуста, - сказал Локи, нарушив тишину. Он коснулся Шкатулки вновь, и, от того места, где его рука соприкоснулась с крышкой, по всей Шкатулке разбежался причудливый узор изморози, скрывший ее пустоту. Разумеется, если альву вздумается рассмотреть Шкатулку поближе, он поймет, что она пуста. Остается только надеяться, что будет уже поздно.
Локи оставил Сигюн в том коридоре, который вел к темнице Тора. Она должна была вернуться в свои покои и ждать до утра, чтобы освободить Мъёльнир и посох Локи, когда придет время. На прощание она сжала его руку и печально улыбнулась.
- Береги себя, - прошептала она. – Удачи.
Локи дождался, когда за ней закроется дверь потайного хода, и осторожно двинулся вперед, то и дело замирая. Коридор, ведущий к темнице Громовержца, хорошо охранялся. Магия позволяла ему скрываться от стражников, но от них все равно нужно было избавиться. Наконец он нашел нужную дверь. Дверь, за которой был его брат. Локи остановился в нерешительности. Посмотрел по сторонам. В глубине коридора показался отблеск света факела, который держал один из патрулирующих коридор стражников. Локи сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями, и быстро начертил в воздухе две руны. Одна из них превратилась в серебристую змейку и скользнула к замку, а другая растаяла в воздухе. Локи дождался, когда воздух вокруг камеры слегка сгустится – значит, магия руны освободилась. Он редко прибегал к этой руне, хоть она и была исключительно полезной – она создавала иллюзию. Тонкий морок, освободиться от которого было не под силу даже могущественному магу. Стражники, которые будут ходить по этому коридору всю ночь, не заметят ничего, даже если дверь в камеру Тора будет настежь открыта.
Локи осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь камеры, в которой царил почти кромешная темнота. Маг щелкнул пальцами, зажигая пару факелов, висевших по обе стороны от двери.
- Тебя вообще нельзя оставить одного, да? – поинтересовался Локи, привлекая к себе внимание узника. – Все время попадаешь в переплеты.
Тор стоял посреди камеры, прикованный тяжелыми цепями и к полу, и к потолку, так, что при каждом неосторожном движении и без него его раны, ужасные, до сих пор кровоточащие раны, не только не затягивались, но и, казалось, открывались еще больше. Голова Громовержца была опущена, светлые волосы, слипшиеся от пота, крови и грязи, падали на лицо. Локи торопливо приблизился к Тору. Нет, он никогда не желал для него таких мучений. Даже тогда, когда ненавидел всей душой. Этого нельзя было желать. Большой, благородный, глупый брат, что же ты все время строишь из себя героя, когда уже никто этого не делает? Локи начертил четыре руны, и цепи упали, освободив Громовержца. Маг осторожно подхватил его, помогая опуститься на пол как можно мягче. Он скинул с себя плащ, который надел просто потому, что он был неотделим от единственного оставшегося в его распоряжении более-менее приличного облачения, и набросил его на Тора.
- Всеотец, - прошептал Локи, быстро осматривая раны, - в такие переделки ты еще не попадал, Тор.
Жаль, что он не догадался взять с собой ничего из оставшихся у него эликсиров. Локи осторожно коснулся кончиками пальцев краев самой серьезной раны Тора, на левом плече, и быстро зашептал заклинание, боясь сбиться, потому что он подзабыл целительские уловки за то время, что к ним не прибегал. Края раны начали медленно сходиться. Локи удовлетворенно улыбнулся. Потом начертил в воздухе еще одну руну (и не сосчитать, сколько их сегодня было), которая тоже превратилась в змею, скользнувшую к ранам Громовержца.
- Все будет хорошо, брат, - успокаивающе прошептал Локи, сев рядом с Тором, - скоро боль уйдет. Скоро боль уйдет.
Он даже в детстве никогда не успокаивал Тора. Тор никогда в этом не нуждался. Но теперь, сидя возле него, измученного и израненного, Локи искренне хотел облегчить его страдания. Поэтому повторял, словно заклинание, все эти глупости, которыми обычно успокаивают детей. Он видел, как медленно закрываются раны Тора. Чтобы исцелить их, нужно время. Вероятно, теперь, когда Шкатулка восстановила его силы, ему хватит этой ночи. Во всяком случае, скоро уйдет боль.
- Давай, Тор, пожалуйста, - Локи помог ему расположиться удобнее. – Смотри на меня! Нельзя спать, как бы ни хотелось. Нельзя, даже если кажется, что это принесет облегчение. Слышишь? Смотри на меня! Боль уйдет, Тор, я обещаю.
Большой, глупый брат, подумал Локи, чуть ли не впервые за долгое время ощутив ту же самую привязанность к Тору, что была в далеком детстве, всегда получаешь за то, что слишком хороший. Все будет хорошо, Тор. Что бы ни было завтра. Сегодня все будет хорошо. Я вернулся домой. И ты вернешься.

 Отправлено: 28.02.13 22:26. Заголовок: Несколькими часами р..

Несколькими часами ранее.

Рангвальд, молча, сидел на полу, обвитый цепями цвергов, словно жертва гигантского паука паутиной. Голубые глаза Владыки Ванахейма были устремлены вверх. На морщинистом лице, от гнева, перемешанного с напряжением и волнением, выступили блестящие градинки пота, в ясном некогда взгляде читалась ярость, граничащая со страхом и отчаянием. Весь в пыли, грязи, крови – проклятые альвы не стыдились поднимать свои грязные руки ни на Повелителя Ванахейма, ни на Повелителя Асгарда – он не обращал ни малейшего внимания на собственную боль, неотрывно глядя только вверх. Там, под тёмным высоким каменным сводом, освящённым несколькими факелами, обвитый такими же цепями по ногам, ровно до пояса, свисал вниз головой его младший сын. Сигар был словно между двух огней – агонией, причиняемой ему в реальности и беспамятством, могущим даровать ему покой и забытье. Альвы сняли с него доспехи, оголив торс, привязав руки за спину теми же цепями, одна из которых проходила поперёк его шеи. Его глаза были закрыты, из полуоткрытого рта текла по щекам тонкая струйка крови слюны, а всё тело было изуродовано небольшими кровоточащими ранами, похожими на кровавые ожоги. Кровь подступала к голове, медленно погружая его в ад, и мудрый сын Рангвальда, теперь совершенно беспомощный и измученный, мог воспринимать лишь один голос – голос боли.
Малекит стоял перед Сигаром, наслаждаясь его мучением и абсолютной беспомощностью его отца. Пожалуй, он ненавидел ванов так же сильно, как и те ненавидели его. Это чувство было безотчётно, алогично, но прочно въелось в сознании тысячей тысяч альвов. Малекит знал это, и смело использовал в своих целях. И пусть сейчас для всех прочих детей Иггдрасиля он был узурпатором, тираном, жестоким завоевателем, он ни в чём не уступал другим Владыкам – ни в знаниях, ни в силе, ни в могуществе, ни в хитрости и изворотливости. Единственное, чего Владыка Нифльхейма был начисто лишён, были благородство и сострадание. Вот только сам он всегда считал и то и другое недостатками, недопустимыми для того, кто хотел власти и повиновения. И то, что в этот самый момент ненавистный ему Рангвальд и опротивевший ему Один были с цепях и коленопреклонены перед ним, только доказывало его жестокое убеждение.
-- Твоё слово, Рангвальд, - улыбаясь, жестоко проговорил Малекит, не спуская глаз с Сигара, - Прикажи своему старшему сыну повиноваться мне. Я знаю, что младшенький успел связаться с ним.
Рангвальд молчал, не удостаивая Малекита взглядом. Даже сейчас, в цепях и унижении, он был горд и по-прежнему царственен. Повелитель альвов наигранно выдохнул.
-- Это так безумно глупо и так не похоже на тебя, - в бледных руках Проклятый держал небольшую тёмную шкатулку, украшенную поблекшими серебряными пластинами. Его длинные пальцы скользнули по крышке, поднимая её. – Я предлагаю тебе выгодный способ выживания всех твоих детей, а ты, из-за своей надменности, выбираешь для них мучительную смерть.
Он лишь немного приоткрыл её, как изнутри вырвались в пространство призрачные, тёмные путы, толстые, напоминавшие щупальца небольшого осьминога, но удлиняющиеся, кажется, до бесконечности. Всего лишь пять пут, которым альв позволил освободиться, потянулись к Сигару, обволакивая, обвивая его тело. Ещё мгновение и они впились в кожу, проникая внутрь и проходя насквозь. Принц Ванахейма дёрнулся, распахивая помутневшие голубые глаза, и сдавленно закричал, а из тех мест, где пронзали его тело призрачные щупальца, быстро заструилась кровь. Камера наполнилась криком Сигара, то и дело переходящим в хрип и порывистые вдохи. Малекит заметил, как Рангвальд крепко стиснул зубы и подумал, что ванн просто сотрёт в порошок собственную челюсть.
-- Отзови Селейва, Рангвальд, - альв наконец посмотрел на своего пленника. Его голос был серьёзен, но спокоен. - Меня не затруднит оставить эту маленькую вещичку открытой, здесь, чтобы ты увидел каждое мгновение смерти Сигара, до последней судороги. Ты же знаешь, что это. Мерзкая сущность Гора, всё, что осталось от этой твари, после того, как я убил его. Мне удалось подчинить его магию себе. И мне даже любопытно опробовать её до самого конца.
Владыка Ванахейма взглянул на Малекита так, словно мог в эту самую минуту испепелить его одной силой мысли. Он знал, что Проклятый не блефовал. Никто не спасёт его сына сейчас, если только альв не остановит весь этот ужас. Ведь Селейву ни за что не успеть раньше, чем Сигар умрёт от боли.
-- Хорошо, - процедил сквозь зубы Рангвальд, покрываясь испариной. Крики агонии собственного ребёнка начинали сводить его с ума. – Вот только ты сам лишил меня магии.
Малекит зло улыбнулся. Не закрывая шкатулки, он поставил её на пол, опускаясь на одно колено рядом с вождём ваннов.
-- Да, верно, - вкрадчиво проговорил он, - Но мне нужно только твоё согласие. Ты согласен, Владыка Рангвальд?
-- Да! – не выдержав, крикнул тот.
Руки Малекита немедленно взметнулись к лицу ванна. Длинные бледнокожие, немного остроконечные пальцы Проклятого стиснули седую голову Рангвальда будто тиски. Владыка Ванахейма вздрогнул, резко вдохнув и так и не смог выдохнуть. Сила, невероятная магическая сила, сочившаяся сквозь пальцы Малекита, ворвалась в его сознание, бесцеремонно захватывая и подчиняя себе. Малекит закрыл глаза, сосредотачиваясь на проникновении в чужой разум. В ответ в его голову полились воспоминания, мысли, чувства, перемешанные с самой разной информацией – со всем тем, что когда-то видели глаза Рангвальда. Малекит остро ощутил гнев ванна на себя и всех альвов, который мешался с болью за боль сына и безумным желанием забрать её себе, только бы прекратить страдания Сигара. Но вместе с этим в тёмной эмоциональной массе виделись проблески надежды – на Селейва и на Сигюн. Старший сын, который находился вне порабощённого Асгарда, могущий оказать помощь, и единственная дочь, которую должна спасти её красота даже в жестоких глазах повелителя альвов. Малекит чуть улыбнулся, цепляясь за воспоминания Рангвальда о Сигюн. О, старый ванн прав, Проклятый действительно сохранит её жизнь за право обладать ею. Но сейчас его интересовало не это. Он раздвигал границы разума Рангвальда, отметая в сторону всё, что сейчас мешало. Из всех миллиардов нитей, составляющих сознание его пленника, ему нужна была лишь одна: та, что связывала его мысли и мысли Селейва. Та, которой всегда открыт доступ в сознание старшего сына. И вот она! Тонкая, но крепкая, светлая, будто золото и прочная как творение цвергов. И совершенно не обязательно её разрывать. Нужно лишь прикоснуться…
Селейв стоял в своих покоях. Сосредоточенный и хмурый, он, не думая, застёгивал последние заклёпки на блестящих серебряных латах. Войска почти собраны, его генералы ждали. Все они безоговорочно подчинились ему, как только от брата пришла весть о захвате Асгарда. То, что ненасытный властелин альвов посмел поднять руку на Рагнвальда и Одина, не укладывалось в его голове, но тем более был его гнев и желание насадить безумца на собственный клинок. Щёлкнула последняя защёлка на левой рукавице, как вдруг сознание наполнилось знакомым ощущением: словно рядом возникал ещё кто-то, кого совершенно невозможно увидеть, но так же невозможно не почувствовать. Принц насторожился, ловя сигнал, чтобы услышать в нём знакомый голос. Но тот, находясь безумно близко, всё никак не отвечал.
-- Отец? – негромко проговорил Селейв.
Острая боль впилась в его голову тысячью спиц. В глазах тут же потемнело, а слух заполнил невыносимый писк. Селейв дёрнулся и тут же замер, словно пойманный в ловушку. Кажется, вот-вот всё разорвётся в голове, и глаза, нос, рот и уши заполнит кровь. Принца словно парализовало. Его молодое красивое лицо исказила страшная судорога и он, запрокинув голову, завалился на спину. Тело, больше не подчинявшееся ему, выкручивала неизвестная сила, словно старалась разорвать мышцы. Он не мог даже вскрикнуть. Выпученные не моргающие глаза всё ещё могли что-то различать. Кто-то вошёл в комнату и бросился к нему, что-то кричал, наверное, называя его по имени. Но Принц Ванахейма уже не принадлежал самому себе…
Малекит выпустил Рангвальда, отпрянув назад. Подобные инсинуации не могли пройти для него бесследно, даже не смотря на Камень Бесконечности, увеличивающий его силы в сотни раз, скрытый от глаз ванна латами и мантией. Владыка Нифльхейма тяжело дышал, в то время, как его пленник был на грани бессознательности. Довольно улыбнувшись, Проклятый поднял с пола шкатулку, опуская крышку, чтобы вновь запереть внутри чудовищную сущность Гора, и поднялся на ноги. Удовлетворённый унижением и бесчестием своих врагов, он двинулся к двери камеры. Стоящие снаружи альвы открыли её раньше, чем он успел приблизиться.
-- Опустите Принца наземь и заприте в соседней камере, - приказал он. – И следите, чтобы они оба не умерли за эту ночь, но и не набрались сил. Перед тем как я не оставлю от них и горстки пепла, они должны увидеть восход нашего Нового мира.
Малекит хохотнул, не сдержавшись, а его слуги бросились выполнять распоряжение.
Его твёрдые шаги отзывались эхом в пустых коридорах подземелья. Замок царей Асгарда опустел, а его постоянные обитатели теперь ждали своей участи под землёй, так же, как совсем недавно, как было известно Проклятому, ожидал её сын Лафея. Ему не терпелось узнать, что случилось с мерзавцем. Он послал своих лучших воинов, чтобы оборвать жизнь недоразвитого отпрыска ледяного гиганта, не могущего назвать себя ни асом, ни йотуном. Было немного странно то, что Малекит не мог почувствовать их – ни Локи, ни Галина и Кьётви. Возможно, ему следовало бы насторожиться, но опьянённому своим величием и могуществом альву такая мелочь не казалось особенно важной. В конце-концов, что может сделать жалкий выродок, когда перед ним, Властелином Нифльхейма, стоят на коленях Рангвальд и Один!
Зоркие тёмные глаза Малекита сощурились, замечая некоторое несоответствие в окружающем себя пространстве. Проклятый остановился, опуская голову к своим ногам. По гладкому каменному полу скользили несколько его теней, отбрасываемых из-за нескольких факелов, чей свет окружал его. Вот только одна из них не до конца походила на прочие. Криво усмехнувшись, Малекит резко дёрнулся вперёд, наступая ногой тени на горло. И, как и следовало ожидать, та не скользнула прочь, подобно остальным. Тёмные полупрозрачные руки тени оторвались от пола и вцепились в лодыжку альва, стараясь снять её с горла. В ответ Малекит навалился на призрака всем своим весом. Поняв, что все усилия бесполезны, тень неожиданно развела руки и в следующее мгновение распалась на миллиарды тёмных точек. Будто рой призрачных мошек, они заскользили вдоль пола, прочь от альва, а потом вдруг всколыхнулись, взметаясь вверх, и начали стремительно собираться в одно целое. Малекит успел лишь прикоснуться рукой к своему Камню, как тень уже стояла перед ним в полный рост, не зависимая ни от фигур, ни от источников света. Проклятый протянул руку в сторону призрака и тут же с его пальцев сорвался светящийся магический шар. Чуть дёрнувшись, тень распалась на две половины, будто разрезанная по пояс невидимым ножом, пропуская шар сквозь себя. Вспышка света озарила коридор.
-- Ловко, - Малекит усмехнулся, больше не предпринимая попыток атаковать тень, которая уже успела вновь восстановиться. – Но это всё, что ты можешь.
Тень сорвалась с места, бросаясь к альву, но, не достигнув до него всего лишь метра, замерла, будто натыкаясь на невидимую стену. Камень Бесконечности запульсировал под мантией Малекита, становясь видным. Тень начала пятиться назад, закрываясь полупрозрачными руками от кровавого света. Малекит снова торжествующе улыбнулся и начал медленно надвигаться на призрака, вынуждая его отступать. Он знал, что подчинённый ему Камень причиняет наглецу боль, а это Малекит любил всегда: видеть, как его враги страдают, униженные и беспомощные.
-- Очень опрометчиво с твоей стороны, - проговорил он, наслаждаясь зрелищем, - Ведь ты знаешь, как он действует. – Малекит чуть дотронулся до светящегося багрового Камня. – Хотя должен признать, ты удивил меня своим появлением: похоже, я недооценил твоих способностей.
Малекит загнал призрака в угол и остановился, глядя, как тот, не в силах противиться артефакту, вжимается в стену. Вдруг тень выпрямилась, подняв голову, словно глянув в ответ, и отпрянув назад, исчезая внутри каменных стен. Не ожидавший этого Малекит замер на мгновение, но тут же расслабился: Камень Бесконечности «сообщал» ему, где находится незваный гость.
-- Зачем ты пришёл? – он обернулся, с интересом разглядывая пространство. - Хочешь умолять меня, чтобы я пощадил его? Ты знаешь, что это бесполезно. Я проявил уже достаточно милости к тебе: я сохранил твою жизнь. Но о его не может быть и речи. Даже если ты найдёшь для меня ещё один Камень Бесконечности, сын Бъярнгейра.
Никто не мог услышать их здесь. Пленные были далеко, а его солдаты слышали лишь тогда, когда он сам позволял им это. Призрак не показывался и Малекит, улавливая его присутствие, то и дело поворачивался туда, куда указывал ему Камень, но хитрый маг успевал ускользнуть в самый последний момент. Теперь альв понял, что действительно сильно недооценил этого полуаса-полуванна. Он знал, что до их встречи, когда обоим пришлось заключить союз друг с другом, чтобы завладеть Камнем Силы, Бальдер, сын Бъярнгейра много странствовал по ветвям Иггдрасиля. И только теперь Малекит понял, что не мог похвастаться знанием о том, что видел и чему научился в своих путешествиях его давний пленник. Хитрому альву удалось обмануть мага-хранителя тогда, но то, что теперь, находясь в цепях цвергов, далеко в Нифльхейме, Бальдер смог освободить своё сознание и проникнуть в Асгард, пусть даже и полуматериальной тенью, говорило о том, что он скрывал в себе намного больше, чем показывал раньше. Что ж, сейчас он не представляет никакой угрозы, а потом, когда Малекит Проклятый вернётся в свой дом Владыкой Мира, его умения и дерзость либо продлят его дни, либо станут его приговором.
-- Ты ничего не сможешь сделать, Бальдер. И ничем ему не поможешь. – Жестокие слова Малекита звучали подобно удару хлыста. - Но ты можешь остаться и посмотреть, чтобы увидеть его последний взгляд. Видишь, как я милостив к тебе!
Владыка Нифльхейма прислушался, оглядываясь. Камень молчал. Призрак ускользнул отсюда. Проклятый нахмурился, сжимая Камень в ладони. Призрачный след знакомого сознания вдруг стал виден ему светлой полосой, тянущейся к самым нижним ярусам подземелья. Это было слишком предсказуемо…
Плотная каменная тьма расступилась перед Бальдером, исторгая его из себя. Чтобы проходить сквозь стены и ориентироваться в них, нужны были дополнительные силы, а он уже почти исчерпал всего себя, добираясь до Асгарда по тайным тропам. Это действительно было всего лишь его сознание, ведь тело находилось почти в таком же подземелье, только в далёких, заснеженных землях Нифльхейма, в замке Малекита. Этот трюк удался ему только благодаря Камню Разума, ещё одному Артефакту Бесконечности. Нет, он не был рядом с ним – Бальдер сумел спрятать его перед тем, как Малекит предал его – но остаточная сила, связь, между ним и камнем, уже успевшая закрепиться, продолжала подпитывать его. Этого Проклятый не знал и эта связь была единственным, что сохраняло магу жизнь. Бальдер сделал шаг вперёд, проходя внутрь той камеры, к которой так стремился. Тор Громовержец, великий воин, чьё имя громом и молнией звучало среди всех миров Великого Древа, был закован в тяжёлые мощные цепи, растягивающие его израненное, окровавленное тело в разные стороны. Он был на грани бессознательного, и не мог заметить или хотя бы почувствовать вошедшую в его ужасную обитель тень. Бальдер медленно приблизился к любимому брату. Это был единственный человек в его жизни, которого маг любил всегда и безоговорочно. Ему он никогда не желал зла, не мог желать. Связываясь с Малекитом, он даже не мог представить, что всё обернётся вот так. Бальдер опустился на одно колено, осторожно, будто боясь потревожить Тора, забывая о том, что в этой форме не может производить никаких звуков. Тёмная полупрозрачная рука потянулась к опущенной голове брата, еле ощутимо касаясь его лица…
Магический шар пролетел сквозь толстые стальные двери и поразил Бальдера в спину, прежде, чем его прикосновения могли бы пробудить Тора. Тень вздрогнула, изгибаясь в дугу и распалась, на этот раз исчезая из Асгарда. Бальдер вернулся в своё тело болезненно, вздрагивая от удара, причинённого Камнем Силы. Разрушительная энергия багрового артефакта немедленно охватила каждую его клеточку, и Бальдер, скрежеща зубами от боли, сдавленно застонал. От такого резкого возвращения пространство плыло, а сознание будто извивалось, словно никак не могло соединиться с телом. Здесь, в еле освящённой промёрзшей камере, сын Бъярнгейра был закован цепями цвергов так же, как все пленники Малекита в Асгарде. И теперь, с вернувшимися ощущениями, он снова почувствовал безумный холод, впивающийся в руки и ноги, заставляющий настывать цепи, облепившие живое тело. И лишь теплящаяся внутри сила Камня разума не давала морозу убить своего нынешнего владельца. Бальдер опустил голову, тяжело дыша. Из правого уха показалась густая капля крови, а уставшие глаза были красными от полопавшихся из-за напряжения капилляров.
-- Тор… - прошептал Бальдер и его голос превратился в пар…

 Отправлено: 28.02.13 22:29. Заголовок: … Вспышка серебристо..

… Вспышка серебристого потрескивающего света на несколько мгновений озарила огромную камеру Тора. Взорвавшись почти у самого его лица, она заставила его очнуться и прийти в себя, насколько это было возможно в его состоянии. Окружающая его обитель плыла, пошатывалась, и было не ясно, действительно ли в ней так темно или просто тьма так и не убрала своей длани от его глаз. Тор разлепил глаза, пытаясь поднять голову, как вдруг дверь в его камеру распахнулась сама собой. Малекит Проклятый, открывший замки велением своей магии, гордо шествовал по коридору, неотвратимо приближаясь ко входу в камеру самого главного своего пленника.
-- Тор, сын Одина! – его слова прозвучали насмешливо и торжественно.
Владыка альвов вошёл внутрь, а его солдаты закрыли за ним дверь. Ещё одно незначительное движение и вот, под высоким каменным потолком возникли в воздухе восемь белых огней, наполнивших темницу рассеянным светом. Малекит медленно приблизился к Тору. Цепи, обвивавшие толстыми кольцами его руки и ноги, были слегка ослаблены, так, что Громовержец стоял на коленях, когда как его руки были растянуты в два верхних противоположных друг другу угла. Проклятый был доволен: магия Камня Бесконечности, троекратно увеличившая силу Алгрима, из-за чего каждый его удар был втрое хуже и ужаснее, истощила старшего сына Одина его же молниями, магию которых Камень скопировал в руках великана и направил против аса. Теперь Повелитель грома не представлял никакой опасности и Малекит мог быть совершенно уверен в том, что он не сорвёт эти цепи или попытается освободиться каким-либо образом. В конце-концов, поломанные кости и сильно израненное тело гарантировали самое медленное восстановление. А этого Тор Громовержец просто не сможет. Потому что не успеет.
-- Прости, что заставил тебя ждать, но я должен был уделить несколько минут венценосному семейству ваннов.
Малекит снова повелительно повёл рукой и цепи, скручивающие Тора, начали натягиваться, поднимая его с колен и одновременно растягивая, ведь те, что держали его ноги, тянули его вниз. Громовержец крепко стиснул зубы и издал рычащий стон. Рана в левом плече, оставленная секирой Алгрима, снова раскрылась и сквозь почерневшую корку запёкшейся крови показалась свежая. Тор тяжело дышал, стараясь больше не издавать ни звука, а цепи натянулись достаточно, чтобы поставить его лицом к лицу с Малекитом.
-- Ужасно выглядишь, Тор, – осклабился Малекит, - Жалко.
Небесно-голубые глаза Принца Асгарда, пусть и помутнённые болью, гневно взирали на альва.
-- О, наверное, это неприятные ощущения, - Малекит дотронулся до раны, нажимая на неё, заставляя Тора крепче стиснуть зубы, а потом отнял руку, поднося к глазам пальцы, перепачканные кровью аса. – Но зато теперь ты понимаешь, что чувствовали те, кому посчастливилось попасть под твой неразборчивый молот. – Он сжал ладонь в кулак, растирая кровь между пальцами. – Ты даже не представляешь, сколько существ во всех девяти мирах желают тебе, по меньшей мере, смерти, а по большей – адских мук. Думаю, даже твой непутёвый сводный брат не вызывал такой ненависти и отвращения, как это удалось тебе. И это так бесконечно здорово, Тор! Ведь завтра, когда я убью тебя, я стану не просто тем, кто отнял жизнь у великого Повелителя грома. Твоей смертью я приобрету в союзники всех твоих врагов, которые будут бояться, и благоговеть передо мной. – Малекит прервался на мгновение, чтобы разглядеть в глазах пленника реакцию на свои слова. – И да, не волнуйся о своей семье. Я не дам тебе умереть, не увидев их. Я позабочусь, чтобы ты не пропустил ни одного мгновения их смерти, чтобы разглядел каждую судорогу на их лицах. И только после того, когда твои глаза засвидетельствуют рождение нового, моего нового мира и позорную смерть всех, кто относился к старому – только после этого я позволю тебе умереть. И, знаешь, я только что подумал, почему бы не начать прямо сейчас?
Малекит запустил руку в глубокий потайной карман одетой поверх лат мантии и извлёк из него какую-то вещь. Без лишних слов, он поднёс её к глазам Громовержца, позволяя ему как следует разглядеть и узнать её. Это был фрагмент одежд Локи, которые были на нём, когда Тор последний раз видел его. Вот только сейчас он отличался тем, что был обильно пропитан кровью. Кажется, Тор перестал дышать, продолжая смотреть на багровеющую даже в лучах этого света тёмную материю. Боль, что терзала сейчас его тело, была просто пустотой, ничего не значащим ощущением по сравнению с тем чувством, жестоко сжавшим душу Громовержца при одной мысли, что это кровь его брата. Где-то в сердце возник образ Локи, его лицо, обращённое к Тору. Его слова, сказанные там, в той камере и теперь эта реальность. Чудовищный, распадающийся по частям его мир, огромными осколками улетающий в бездну. Кажется, эта часть его одеяния узника был где-то на груди. Измученное сознание воспроизвело тот момент, когда грудь Локи пронзает вражеский меч. На небесно-голубые глаза навернулись слёзы, и Тор зажмурился, насколько только мог крепко, только бы не дать им сорваться с ресниц. Не уберёг…
Когда Принц отвернулся, пряча взгляд, Малекит, наконец, убрал лоскут. Камень Силы, продолжавший покоиться под латами, сжался пару раз, будто пульсирующее сердце и замолк: магия сделала своё дело.
-- Позволь прямо, Тор, - негромко проговорил альв, - Я никогда не понимал, зачем ты тратил на него столько времени. Он предал тебя, твоего отца, наплевал на всю ту любовь, которую вы дали ему, не говоря уже о том, что своими руками убил Лафея, когда-то опрометчиво давшего ему жизнь. А сколько раз он пытался убить тебя, ты считал? – он усмехнулся, - И ради чего? На что ты надеялся? На ответные чувства? Брось, Тор, признайся себе хотя бы перед смертью: всё это время ты сам себе лгал. Не было никакой братской любви, не было никаких отношений между вами. Ты видел только то, что хотел видеть. Ты придумал для себя образ младшего брата, который все эти годы ревностно лелеял, отказываясь видеть правду, хотя, заметь, судьбы неоднократно пытались образумить тебя. Ничего не было, Тор. Он не твой брат. И никогда им не был. Он бросил тебя на поле битвы, ради спасения собственной гнилой шкуры.
Малекит замолчал. Тор тяжело дышал, не поднимая головы. В мыслях снова зазвучали слова Локи, сказанные в темнице. Тор верил ему там, он не сомневался ни на минуту. Но почему же он исчез? Почему не спас отца и мать? Неужели, слова безумного альва правдивы и всё это был только обман? Изощрённый, жестокий и расчетливый обман? Ему вспомнился презрительный взгляд Локи перед парапетом. Кто ещё в девяти мирах может лгать так же красноречиво и правдоподобно, как Локи, сын Лафея?
Тор набрал в грудь больше воздуха, не смотря на боль от нескольких сломанных рёбер, а потом поднял голову, насколько мог, чтобы только посмотреть в лицо Малекита.
-- Ты лжёшь, - дрожащим от напряжения голосом негромко проговорил сын Одина, - Ты лжёшь, маг. Мой брат не мёртв. Нет.
Малекит нахмурился, и с его уродливого лица исчезло всякое довольство.
-- Зачем бы мне это, ас? – презрительно проговорил он, - Ты итак в моих руках и я всё равно убью тебя. Но я посчитал нужным сказать тебе единственную правду в твоей жалкой, бессмысленной жизни, чтобы хотя бы перед смертью ты, наконец, открыл свои надменные глаза. Но раз ты не хочешь слушать, что ж…
Не договорив, Малекит сделал шаг назад, одновременно вынимая Камен Бесконечности. Артефакт запульсировал от прикосновения, словно оживая, немедленно подчиняясь мыслям владельца. Тор лишь успел заметить, как внутри Камня блеснула яркая вспышка света, руки Малекита охватила молния и тут же ударила в Громовержца. Тор закричал, выгибаясь от разрывающей его силы. Потрескивающие, извивающиеся ломанные дуги наполни камеру, уничтожая парящие под потолком огни. Выдержав несколько секунд, Владыка альвов сжал Камень Силы, приказывая молнии остановиться. Свет потух, изнеможденное тело Тора безвольно повисло на цепях. И только магия, пульсирующая внутри Камня, продолжала освящать подземелье.
-- Если я лжец, то пади от руки лжеца, Принц Асгарда, - зло прорычал Малекит и снова высвободил силу Камня.
Молния вторично наполнила камеру, устремляя всю свою разрушительную силу в одного-единственного человека. Кажется он никогда не кричал так, никогда не испытывал такой агонии. Молния снова потухла и лишь крепкие цепи не позволили ему упасть на пол. Малекит приблизился к узнику, прикасаясь длинными бледными пальцами к спутанным волосам, поднимая за них голову Тору, чтобы увидеть влажное от пота и крови лицо и уже почти ничего не видящие глаза.
-- Запомни эту боль, Тор, сын Одина, - с отвращением процедил сквозь зубы альв, - Потому что это такая малость в сравнении с тем, что будет с тобой на рассвете.
С этими словами, он поднёс Камень к Тору и снова «отпустил» его. Ослепительный разряд вонзился в грудь аса, заставляя пережить последние мучительные секунды перед тем, как он лишился сознания.


Знакомые прикосновения и родной голос. Вселенная вокруг него, все эти многие часы переполненная страданием и отчаянием, вдруг осветилась далёким, еле заметным, но приближающимся огнём. Его тело не подчинялось ему, в нём не было ни капли сил. Но вдруг чья-то чужая сила заскользила по телу, проникая в раны, сквозь них добираясь до переломанных костей. Эта сила была тёплой, эта сила несла в себе добро, желая не навредить, а помочь, спасти его. Тьма, сковавшая каждую клеточку его тела, злая, разрушающая, медленно и мучительно, вздрогнула беспокойно, шевелясь в венах, тем самым напоминая о себе. С иссушенных губ аса сорвался тихий, хриплый стон. Но его боль, пусть и вздрагивающая, пусть и коловшая, не желая освобождать его, всё же не могла устоять перед этим далёким родным светом, наполнявшим его вены тихим отчищающим покоем.
-- … Скоро боль уйдёт… - как будто из другого мира послышался знакомый голос.
Тёплый свет соединял его раны, скреплял кости, стараясь исцелить весь вред, причинённый Малекитом и его колдовством. И вместе с этим освобождением на него наваливалась безумная усталость, словно он держал на своих плечах само Великое Древо. Может быть, это и есть Вальгалла? Может быть, так умирают те, кого, смертные когда-то назвали богами?
-- Давай, Тор, пожалуйста…
И снова этот голос позвал его, но теперь намного чётче и яснее. Веки нерешительно дрогнули, медленно приподнимаясь, чтобы дать помутневшим небесно-голубым глазам увидеть того, кто прикасался к его ранам, исцеляя его. Всеотец, как же тяжело.
-- … Смотри на меня! Боль уйдет, Тор, я обещаю.
Образ брата медленно вырисовывался перед глазами, становясь всё чётче.
-- Локи… - еле слышно прошептал Тор, - ты вернулся…
Он заставлял себя не закрывать глаза. Взгляд скользнул вниз от родного лица, ища раны на теле брата, но не мог увидеть их. Он почувствовал ладони Локи на своей груди и, собрав последние силы, потянулся к руке брата, дотрагиваясь и сжимая в своей. Где-то рядом с ним стояло безвременье, старавшееся утянуть его за собой, суля мир, покой и вечный сон. И только ладонь Локи – тёплая, живая, реальная – напоминала, за какой из миров ему нужно цепляться.
-- Спасибо… - прошептал Тор.
Он хотел удержаться, но его пальцы слабели…