Отправлено: 27.01.13 18:57. Заголовок: Песнь Первая. I глава [Beyond redemption]

время и место: Асгард
участники: Thor Odinson & Loki Laufeyson

 Отправлено: 27.01.13 19:00. Заголовок: Казалось, что на гор..

Казалось, что на горизонте, где сливались с морской пучиной границы Асгарда, ночь срывалась с обрыва Беврёста вместе с пенящимся водопадом. Чёрное звёздное небо отражалось в воде и казалось, что между ними нет границ и небесная гладь смешалась с морем, а может быть и море дотянулось до небес. Величественный золотой замок царей Асгарда обволокла мгла, и владыка снов пытался проникнуть сквозь его щели, дотянуться до умов и сердец, чтобы успокоить каждое из них до восхода солнца. Но этой ночью даже его могуществу, известному во всех девяти мирах, было это не под силу: сегодня обитателям дворца не было покоя.
Тор, сын Одина, был одним из них, отличавшись от прочих лишь тем, что даже не старался тешить себя мыслями о возможном сне. Он не мог спать, и, наверное, уже не сможет никогда. Мысли гудели в его голове, носясь по черепной коробке безумным вихрем. Душа в груди замерла, словно попавшаяся в стальные оковы, и больше не шевелилась, молча претерпевая боль. Но не только она, а, кажется, все внутренности налились смертельным свинцом, так что к каждому вдоху приходилось прилагать усилие. Его мыслям, его душе и сердцу теперь не было иного смысла, кроме одного: его единственного брата, Локи.
Тор оставил свои покои, больше не в силах терпеть стены, безысходностью сдавливающие его. Ему казалось, будто он – загнанный зверь, мечущийся в этих стенах, как в клетке, безнадёжно пытаясь найти выход. Нет. Не безнадёжно. Он всё ещё отказывался признавать, что надежды нет – что ему не решить проблему, не найти выхода. Несколько часов назад он тщетно пытался отговорить отца от прежнего решения и смягчить вынесенный брату приговор. Но тот не мог. Полуразрушенный Йотунхейм, переживший настоящее вторжение Мидгард – народы, царства требовали возмездия. Слишком тяжкие преступления даже для собственного сына. Девяти мирам нужен был мир друг с другом, и судьба одного человека меркла пред благополучием миллиардов. И, понимая всё это, Громовержец всё равно не мог смириться и принять, так, как это уже сделали все вокруг него. Вот уже несколько часов, как он пытался уверить себя, что ещё может всё исправить, как-то повернуть вспять эту чудовищную реальность. Но теперь, с наступлением ночи, когда время перестало идти вперёд, превратившись в обратный отсчёт, его вера начинала слабеть. Он подошёл к краю балкона, заглядывая в чернеющее ночное небо. В лицо дунул лёгкий тёплый ветер, давая возможность ноздрям вобрать в себя глоток свежести и как-то отрезвить воспалённый разум.
-- Тебе надо поспать, - раздался негромкий голос.
Тор повернул голову и увидел, как к нему приближается Сиф. Множество белых, словно эфирных тканей обвивали её красивое тело, в то же время скрывая от глаз наготу, а её чёрные, смольные волосы сливались с тьмой над их головами. Тор отвернулся, возвращая взгляд к разрушенному Биврёсту.
-- Я не могу спать, - мрачно ответил он, - Я не могу спокойно спать, зная, что где-то подо мной мой брат ожидает своей казни.
-- Тор, - она подошла совсем близко, протянула руку, касаясь его лица, - неужели ты думал, что будет иначе? Ты ведь знаешь, что он сделал. И пусть он Принц, но его деяния не могут остаться безнаказанными. Это будет несправедливо. Хотя бы по отношению к тем, кто столько потерял из-за него.
-- Я знаю, - хрипло проговорил Тор, - Но он мой брат и я люблю его. Я не могу просто стоять и…
Он не договорил. Уже много дней голос разума не мог договориться с его сердцем. Он понимал оправданность этого приговора, понимал, что, возможно, даже эти меры были более милосердными, чем то, что действительно могло бы ожидать любого другого на месте Локи, но его сердце всё равно рвалось из груди, пытаясь найти веские доводы, неопровержимые доказательства его несогласия с происходящим. Возможно, это было одно из испытания истинного правителя: поступить по закону справедливости, как властелин, защищающий в первую очередь свой народ и девять миров, как гласила клятва, а не одного, пусть и дорогого душе, но преступника. Возможно, это было оно. Но, если так, то первенец Одина не знал, как поступить. Долг говорил ему об одном, но сердце кричало о противоположном.
-- Знаешь, - тихо заговорил он, - ещё тогда, когда он упал в бездну, я понял, что если бы не подстроенная вылазка в Йотунхейм, если бы не все его хитрости, отец не изгнал бы меня и я до сих пор оставался бы заносчивым, вспыльчивым глупцом. Я изменился благодаря тому, что тогда произошло и я не жалею о том, что он сделал. Я жалею только о том, что до того дня был настолько жесток, что подтолкнул его на это…
-- Нет, Тор, - перебила Сиф, - Ты ни к чему его не подталкивал. Сколько я помню вас, вы всегда были вместе и ты, пусть и правда был заносчивым, вспыльчивым принцем, всегда старался защитить его. Да, порой ты перегибал палку, но неужели ты собираешься казнить себя за юношеские проступки всю оставшуюся жизнь? Ты прав, Тор – ты изменился. И ты смог это сделать потому, что на самом деле ты всегда был таким, благодаря чему ты сделал правильный выбор. Мы твои друзья и, поверь, все эти годы мы дружили с тобой не из-за того, что ты наследный принц, - она улыбнулась, разворачивая его голову к себе, заглядывая в печальные голубые глаза, - Я знаю, что тебе больно. Но Локи тоже сделал свой выбор. Ты, Всеотец и Фригга – вы всегда любили его, но он избрал иной путь. И ведь он столько раз пытался убить тебя…
-- Нет, - теперь он перебил её, - Он запутался, он просто… Сиф, хотя бы ты должна меня понять: я не знаю, как это объяснить, но я чувствую, что ещё не всё потеряно. Я почти уверен, что за всей этой его злобой и обидами ещё жив мой брат, которому не безразлична наша семья, не безразличен Асгард. И поэтому я не могу смириться с тем, что его заточат в Йотунхейме. Сиф, я ведь думал, что потерял его! А теперь, когда смог вернуть его домой, должен молча смотреть, как он навсегда исчезнет из моей жизни?
Она не смогла ответить на это. Лишь смотрела, как его глаза переполняются болью и постепенно подступающим отчаянием, не зная, как помочь ему. Сердце воительницы защемило, перенимая себе его страдания, пытаясь хотя бы так облегчить их. Она нежно провела рукой по его лицу, убирая от глаз светлые волосы, второй рукой касаясь его пальцев, сжимая его ладонь.
-- Тор, - тихо проговорила она, - но что ты можешь сделать?
Он тяжело вдохнул и, не выдохнув, снова отвернулся, чтобы она не видела его лица. Ещё один осколок его веры откололся, падая во тьму, хищно скопившуюся у оснований дворца.
-- Не знаю…

Он проводил деву до её покоев, обещая, что постарается отдохнуть, заведомо солгав ей. Вернувшись к себе, Тор снял с плеч красную плащаницу, одеваясь в длинный чёрный балахон. Быстро преодолев верхние этажи дворца, принц спустился вниз, накидывая на голову глубокий капюшон, чтобы скрыть лицо от любопытных глаз неспящих обывателей, слуг и стражи. Добравшись до входа в подземелье, без труда прошёл внутрь, миновав охрану, спускаясь к самым тёмным подземельям. Здесь было холодно и сыро и казалось, что мрак, клубившийся вокруг, был настолько ощутим, что к нему можно было прикоснуться. Он знал, в какой из камер заточён его младший брат. Сняв один из факелов, Громовержец зажёг его, проходя вглубь подземелий, будто в недра логова чудовища. Это была самая дальняя дверь, наглухо закрытая от любых проявлений внешнего мира. По дороге сюда, Тор хитростью, видимо позаимствованной у Локи, заполучил ключи у одного из охранников. И, судя по довольно сонному виду его жертвы, тот вряд ли спохватится потере. Тор снял с головы капюшон, доставая связку из четырёх ключей. Наугад выбрал один из них и вставил в замочную скважину. Ключ оказался подходящим и, пару раз скрипнув на оборотах, замок открылся. Громовержец открыл тугую дверь и вошёл внутрь камеры, освящая её светом своего факела, чтобы увидеть Властелина Магии, сидящего на полу обвитого цепями, словно змеями.
-- Локи…

 Отправлено: 27.01.13 19:02. Заголовок: Throw away love and ..

Throw away love and golden years.
And take time – you might miss your life.
I think I’ve missed mine. ©

Боль, когда она распространяется по всему измученному блужданиями между мирами телу, подобна звеньям бесконечной цепи, сковывающей не хуже металла. Все думают, что предает душа – в ней корень всех проблем, в чрезмерной склонности к проявлению своих чувств и редкому умению глупцов наделять каждое, даже самое незначительное ощущение огромной значимостью. В действительности предает тело – исчерпаемый ресурс. И боль, однажды поселившись в теле, никогда его не отпускает, не утихая и красной нитью прошивая все воспоминания. Свою жизнь Локи помнил по звеньям цепи – по боли – соединявшимся между собой всякий раз неожиданно, так, что не оставалось почвы под ногами и никакой опоры на много миль вокруг. Цепью боли безраздельно владело его одиночество. Та его разновидность, которая из тяготящего недостатка превращается в искусство, подобное искусству лжи. И тому, и другому Локи в свое время учился с завидным прилежанием и к тому мигу, как он оказался в подземелье чертога Одина, скованный цепями и приговоренный к вечному заточению, он достиг вершин мастерства.
Локи сидел на полу, неотрывно глядя на наглухо закрытую дверь. Узор на ее поверхности, тончайший, мастерский, напомнил ему о старших рунах, но, в отличие от большинства сплетенных ими узоров, этот не имел ни малейшего смысла и служил лишь бессмысленным украшением. Это была первая мысль, которой он поделился со своим стражником, приходившим дважды в день. Бравый воин невольно обернулся к двери и скользнул по ней заинтересованным взглядом, но быстро опомнился, оставил предназначенные ему объедки с царского стола, которые Локи оставлял почти нетронутыми, и быстро вышел, не проронив ни слова. Никто не спешил поговорить, несмотря на то, что право голоса ему вернули. Отсутствие собеседников перед целой вечностью молчания приводило Локи в странное состояние – он балансировал на тончайшей грани между грозившим вот-вот вылиться наружу раздражением и несвойственной ему кротостью, к которой он прибегал лишь для того, чтобы сделать свою пытку еще невыносимее. Ему нравилось мучить себя, будучи уже скованным цепями в подземельях чертога Одина. Он находил в этом необъяснимое удовольствие, которое лишь подкреплялось осознанием того, что там, наверху, все наверняка места себе не находят от жалости к самим себе (как же, так подло обмануты, преданы, да еще и лишены зрелища показательной казни) и ненависти к нему. Большую часть суток Локи нравилось впечатление, которое он производил на жителей Асгарда. Он внушал им чувства совершенно не созидательные, напротив, обладающие сокрушительной, разрушительной силой – ненависть и страх. Ненависть не находила точки приложения, потому что, к счастью, он был прикован не в тронном зале, на всеобщем обозрении; зато страх… Страх самого разного происхождения стремительно распространялся по дворцу. Кто-то, подобно его стражникам, боялся, что он заговорит с ними, околдует их, да попросту уболтает; кто-то, подобно друзьям Тора и его многочисленным доброжелателям, опасался, что Всеотец под влиянием своего любимого сына в последний момент отменит свое решение; кто-то, подобно Фригг, просто боялся за него, страшась завтрашнего дня. Впервые страх стал утомлять спустя пару дней после возвращения в Асгард, когда камера, досконально им исследованная, начала утомлять. Они могли бы поболтать со стражником, приносившим еду. В конце концов, яства были не так уж дурны, а воин не производил впечатления беспросветного глупца. Кто в Асгарде не знал, что повелитель магии нынче не у дел?
Локи сожалел лишь об одном: все вокруг так увлеклись своим горем, так вдохновенно оплакивали его пропащую душу или, напротив, праздновали победу всеобщей добродетели, что начисто позабыли о нем самом, вызвавшем столько бурных эмоций и обеспечившем Асгард темой для разговоров на ближайшие несколько столетий. Никто не удосужился залечить его раны, которые причиняли массу неудобств и помешали ему появиться перед зрителями во всей красе на суде. Он ждал сострадания Фригг. Полагал, что она, после его заточения, догадается прислать целителя. Но супруга Одина хранила молчание. Локи только смутно запомнил, что она плакала, когда выносили приговор. Последняя неделя сохранилась в памяти в основном благодаря цепям и боли – не метафорическим понятиям, а вполне материальным явлениям. Цепи звенели при каждом движении и не давали забыться ни на секунду, а боль не оставляла его со злополучной встречи с безумцем Беннером. Локи прикрыл глаза и запрокинул голову. Он хотел бы утратить в замкнутом пространстве ощущение времени. Потерять счет мучительно однообразным дням. Но он совершенно ясно понимал, как движется вокруг него время – изощренная пытка для узника.
Щелкнул открывающийся замок, и дверь с трудом подалась вперед. Локи инстинктивно отстранился от ворвавшегося в сумрак его камеры света и даже закрыл глаза рукой, звякнув цепями. Он поднялся навстречу Тору с видимым усилием – цепи давали ему относительную свободу, но тело отчаянно болело. Его губы исказила усмешка.
- Я уж думал, ты ко мне не заглянешь, - хрипло сказал Локи, глядя Громовержцу прямо в глаза. Он изучал лицо Тора в отблесках пламени факела, а потом вымученно засмеялся. – Ты, я вижу, настроен более чем решительно. Мне остается только надеяться, что ты не собираешься зашить мне рот прямо сейчас. Слишком тонкая работа для тебя.
Он отвернулся к стене, сделав вид, что потерял всякий интерес к своему гостю. Но тело ему изменило. Оно всегда предает. Оно, а вовсе не душа, всегда оказывается слабее. Локи неловко качнулся, но удержался на ногах, медленно обретая опору. Он снова взглянул на Тора. Без тени злорадства. Ему вдруг захотелось озвучить мысль, которая пришла ему в голову совсем недавно и которая нуждалась в слушателе, даже если этим слушателем был Тор. Возможно, он был самым удачным слушателем. Локи сделал едва уловимый жест рукой, чтобы звякнувшие цепи вернули его к реальности. Перед ним по-прежнему стоял блистательный Тор. Тор, у которого всегда все выходило, как он задумал. Тор, который никогда, ни при каких обстоятельствах, не терял всеобщей любви и внимания. Тор, который всегда был любимцем. Всеобщим любимцем. Никто даже не пытался это скрывать. А говорят, что больше любят всегда младших. Лгут.
Тор всегда действовал на него странным образом. Он не помнил, когда начал его ненавидеть, когда детское восхищение старшим братом сменилось невыносимой, жгущей изнутри обидой, что его самого, в отличие от Тора, никто не принимал всерьез. На суде Локи наблюдал за ним и Одином и чувствовал нечто похожее на прежнее детское восхищение. Тор был братом, которым, пожалуй, можно было бы гордиться. Со множеством оговорок, поправок и условностей. Но можно. Но уже в следующий миг зародившееся было восхищение вновь сменилось ненавистью, чувством значительно более понятным. По всей видимости, на него так подействовала атмосфера в зале – флюиды любви к Всеотцу и будущему властителю Асгарда распространялись с ужасающей скоростью. И все же Локи готов был признать, что между ними осталось много недосказанности. Вот только времени поговорить как-то не представилось.
Локи хотел сказать, что никогда не предполагал, что в последнюю ночь, когда он может говорить, говорить им станет решительно не о чем, потому что между ними слишком много лжи и правды, слитой судьбой воедино. Локи хотел сказать, что когда он окажется завтра с зашитым ртом, никто никогда уже не скажет Тору, что он глупец, вечно попадающий впросак из-за своего благородства и что быть предметом всеобщего обожания, наверное, довольно утомительно. Локи хотел сказать, что они, все они, не имеют ни малейшего представления о том, что он пережил и что их всех ждет теперь. Но все это показалось ему слишком глупым. Недостойным. Унижением, которое ничем никогда не окупиться, потому что существует такая точка, Локи совершенно точно это знал, когда невозможно, ни при каких обстоятельствах невозможно вернуться назад. И нет ни малейшего шанса выйти на новый виток. Потому что такого витка не существует. За этой точкой пути только конец.
- Если ты решишь сопровождать меня завтра, чтобы убедиться, что я не сделал попытки к бегству, попытайся держать себя в руках. Повторишь свой йотунхеймский подвиг – снова лишишься короны. И лишишь меня дома. Моего уютного убежища на ближайшую вечность.
Искусство лжи, самый первый урок, который преподала Локи жизнь – никогда не говори то, что хочешь сказать.
Локи снова повернулся к Тору. В его голосе вновь слышалась насмешка. Но не из этой жизни. Из прошлой. Той, в которой йотунхеймский подвиг имел место быть, а о тюрьме не могло идти и речи.

 Отправлено: 27.01.13 19:02. Заголовок: И теперь казалось, ч..

И теперь казалось, что здесь и сейчас, от этой прошлой жизни не осталось и следа. Разве что каждый из них всё ещё именовался прежним именем, всё ещё помнил то, что никогда не вернуть. Тор инстинктивно подался вперёд в тот момент, когда тело его брата чуть не подвело его. Но Локи удержался, и помощь вдруг показалась неуместной. Ему не хотелось, чтобы Локи расценил этот жест как проявление жалости. Громовержец действительно жалел Мага, но не из-за того, что считал беспомощным, ущербным, неравным себе, а потому что продолжал любить, не смотря ни на что. Это чувство правильнее было назвать состраданием, беспокойством о не безразличном человеке, чем постыдной жалостью победителя к проигравшему. Ведь он дорожил им больше всех на свете… Как изменился мир вокруг него, вокруг них обоих. И как в этом новом мире случилось, что их счастливая жизнь, их дружба, их братство закончилось этим – тюрьмой и вечным заточением? Почему теперь один из них стоял в свете, а другого накрыла тьма?
Каждый раз, как он оглядывался назад, в своё прошлое, он видел в нём Локи. Они всегда и всё делали вместе. Теперь он жалел о том, что когда-то позволял себе обижать младшего брата, подшучивать над ним. В ветряной юношеской голове, занятой только сражениями, воинской славой и желанием подражать блистательному мудрому отцу, не возникало и малейшего предположения, что последствия детских шалостей могут перерасти во вражду. Он чувствовал свою вину за это и порой ловил себя на мысли, что был бы рад вернуться назад и всё исправить. Может быть, это защитило бы брата от сделанного им выбора. Наверное, именно так обретается мудрость – через совершённые ошибки, приводящие не просто к простым обидам, но выводящие жизненный путь на совершенно иной виток, на совершенно другую дорогу. Тор знал теперь, что до всего этого даже не представлял, насколько сильно нуждается в Локи. Оказывается, что именно он был первым среди всех бесконечных друзей. Оказывается, что он был рядом во всех подвигах, приключениях, забавах. Оказывается, что всегда и всюду имело безграничное значение, что с младшим и что он подумает. Безмятежность, окружавшая их с ног до головы, притупила эти чувства, завуалировав правду. Наверное, человеку действительно нужны страдания и испытания, чтобы всегда оставаться зрячим, не обманываясь бездейственным благополучием. Ведь только потеряв, понимаешь, что твоя само собой разумеющаяся обыденность всё это время была всем твоим миром.
Вот только иногда, когда он смотрел в бледное лицо Локи, его зелёные глаза, глядящие так, словно знали о тебе что-то самое сокровенное, он не узнавал их. Словно порой на месте его брата появлялся кто-то другой, отчаянно ненавидевший весь мир, мечтающий лишь о разрушении, ни в грош не ставящий чужие жизни. Откуда было это нечто? Когда оно сумело зародиться в душе самого близкого ему человека? Именно оно завладевало Магом, жестоко направляя на все совершённые им безумства. Именно оно надменно и злорадно смотрело на собравшихся в чертогах Одина, когда младшему Принцу выносили приговор. И в эти мгновения Тор Громовержец начинал чувствовать леденящий сердце страх, что эта чуждое, бесчеловечное существо уже сумело полностью поглотить его брата. Сиф была не единственной, кто напоминал Тору о том, как неоднократно Локи пытался убить его. Напрасно они считали, что Громовержец забыл обо всём произошедшем. Кажется, тьма, что поглотила Мага, постепенно подбиралась и к его душе, одолевая сомнениями, пытаясь навязать обиды, напомнить о боли всеми доступными способами. Часто он злился, на самого себя, на своих друзей, решивших, видимо, что он сможет просто отсечь Локи от себя, вырезать из своей жизни, объявив, подобно им, «врагом народов». Самым болезненным было то, что всё это было правдой: Хранитель, битва на Биврёсте, прозрачная тюрьма Ника Фьюри, нож… Но что бы не шептали демоны вокруг, на что бы не подталкивали остальные, каждый раз он просто предпочитал не замечать, не придавать значение, будто всё это был вовсе не Локи и было вовсе не с ним. Теперь, среди сгустившейся тьмы и боли, у наследника Одина была только одна единственная истина, которую он ревностно хранил в своём сердце: он любил своего брата и не собирался проигрывать войну за его душу.
Крепко ухватившись за свою веру, он не обратил никакого внимания на язвительность Локи. Не сводя глаз с бледного лица, Тор подошёл ближе, попутно вставляя факел в торчащий из стены держатель. Трепещущее одинокое пламя вдруг наполнило камеру, рассеивая своими лучами вязкий мрак.
-- Какой может быть теперь подвиг без тебя? Что вообще теперь может быть…
Факелу удалось освятить бледное лицо Мага, чтобы Громовержец мог отчётливо видеть его изумрудные глаза. Он пришёл сюда за правдой, потому должен начать первым.
-- Локи, я не хочу, чтобы всё закончилось так. Потому что так не должно быть. Ведь мы семья, ты мой брат… кем бы ты ни был – асом, йотуном, смертным, кем угодно – ты мой брат и ты мне нужен. Это не бравада, не показное благородство, я просто не могу представить себе завтрашнего дня. Вообще какого-либо будущего, в котором я не буду точно знать, что закончатся эти тёмные дни и всё снова будет, как раньше – что мы снова будем здесь вместе, как Принцы Асгарда. – Его собственные слова показались ему глупыми. Видимо, он всё-таки не умеет выражать своих настоящих чувств, когда того требует ситуация. Сейчас он ненавидел это в себе. Сейчас он ненавидел в себе многое. – У меня не выходят из головы твои слова, когда мы были на той скале, в Мидгарде, - негромко продолжил Громовержец, - Локи, ты никогда не был тенью. Ничьей тенью. Ты всегда, что бы ни происходило, умудрялся оставаться собой. Это я слепо гнался за недостижимыми идеалами, размахивая Мъёльниром, а ты всегда был тем, кто мог остановить меня. Я о многом жалею теперь. Я не понимал, насколько… насколько ты важен. Для меня. Я не ценил этого… Прости меня. – Тор замолчал, не отрывая глаз от брата. Локи вполне мог счесть его слова фальшивкой. Как говорил Всеотец, Локи всегда шёл своим путём, и это проявлялось не только в глобальном судьбоносном смысле: младший брат был упрям и, к тому же, будучи искусным лгуном, сам зачастую никому не верил. И сейчас, когда он считал все девять миров чуждыми для себя, не верил как никогда раньше. Именно это упрямство, слепое убеждение в том, что все вокруг для него враги, и не могли исправить никакие пытки. Что ж, упрямство было их семейной чертой. Тор тяжело выдохнул. – Что мне сделать, чтобы ты поверил мне?

 Отправлено: 27.01.13 19:03. Заголовок: – Что тебе сделать? ..

– Что тебе сделать? – зло переспросил Локи, прищурившись. Он вдруг отчетливо понял, когда начал ненавидеть Тора. В тот самый миг, когда злоба, появлявшаяся всякий раз, когда Тор смотрел вот так, решительно, преисполненный благородства, и нес ерунду, в которую сам не верил, не ушла, а надолго поселилась в сердце. Ненависть прорастает лишь там, где почва старательно подготовлена многолетним раздражением и невысказанными обидами.
Локи зло усмехнулся и отступил ближе к стене, чтобы коснуться ее ладонью, ища опоры.
– Ты спрашиваешь, что тебе сделать? Ты спрашиваешь меня? Ты никогда меня не слушал. Все твои выходки, ребяческие, глупые выходки, с твоими мерзкими дружками… Ты никогда меня не слушал. Не хотел слышать. Что может посоветовать великому Тору его ничтожный младший брат? Что может сделать ничтожная маленькая тень всеобщего любимца?
Локи замолчал, всматриваясь в лицо Тора. Тор никогда не изменится. Вечно готовый прощать, утешать, делиться… Он вызывал и зависть, и раздражение, но чувства эти были какими-то до странности привычными – Локи всегда это чувствовал, когда говорил с братом, это стало для него приметой «нормальности» их отношений. Это нечто вроде сигнала «я дома». Но что он мог назвать теперь домом? Разнесенный почти до основания Йотунхейм, в котором к завтрашнему дню, готовились как к величайшему празднику? Тот дом, если и принадлежал ему когда-то, давно был утерян. Может быть, еще раньше, чем Один вообще нашел его. Торжествовавший и взбудораженный судом Асгард? Нет. Дом никогда не судит своих обитателей, даже провинившихся. Судят изгнанников – они дома лишены.
Они провели вместе все детство. Они провели вместе всю жизнь, вплоть до того, как их разлучило изгнание Тора, которое, в известной степени, случилось по его вине. Все самые лучшие воспоминания у Локи были связаны с Тором: их совместные игры, в которых его иногда держали за равного; уроки, которые им давал отец; шалости, в которых Тору нередко доставались не первые роли. Он помнил время, которое они вдвоем проводили с матерью. Пиры, на которых они отчаянно скучали, и Локи выдумывал для них развлечения. Он помнил опасные проделки, от которых он сумел или не сумел отговорить Тора. Когда Локи вспоминал это, ему казалось, что в его памяти нет места ненависти. Ее вытеснило едва уловимое напоминание о радости, которую он испытывал, когда был мальчишкой. Радости, которая предшествовала злобе и ненависти и трусливо бежала под их напором чуть позже. Все становилось на свои места, когда Локи обнаруживал, что и самые плохие воспоминания у него связаны, так или иначе, с Тором: насмешки его друзей, его постоянное физическое превосходство… От этих воспоминаний хотелось спрятаться, убежать в безотчетном порыве, такими они были унизительными. И невыносимее всего было то, что Тор совершенно не менялся. Он прошел весь этот путь, ни разу не изменив себе, просто ребячество в нем вдруг сменилось странным всепрощающим благородством, которому Локи никак не мог найти более-менее разумного объяснения.
Маг отвернулся. Где-то в сознании отчаянно билась мысль, что это их последний разговор. И Локи не знал, что именно хочет сказать, но пытался сдерживать свою злость, чтобы не испортить эту последнюю ночь словами, которые все равно ничего не изменят. Если сейчас он позволит себе высказать Тору все, что думает, о его распроклятом стремлении всегда быть добрым, славным и справедливым, этот впечатлительный тип обязательно начнет терзаться муками совести. Локи бы не удивился, если бы, при таком раскладе, Тор начал бы периодически таскаться в Йотунхейм с душеспасительными беседами. Изощреннее пытки для узника с зашитым ртом не смог бы придумать даже Один. За раздражением, которое он испытывал и которое настраивало его на издевательский тон, скрывалось еще что-то. Что-то, что подспудно казалось Локи очень важным. Он хотел бы, чтобы Тор сейчас лгал, это все бы упростило. Но лицо Тора в тусклых отблесках пламени предстало перед ним, как и прежде, как открытая книга. В отличие от него самого, Тор никогда не умел лгать, он был безнадежным лжецом: все, что он думал и чувствовал, в тот же миг отражалось на его широком, отмеченном семейным благородством лице.
– Тебе следовало бы подумать обо всем этом чуть раньше, - не оборачиваясь, насмешливо сказал Локи, - вполне вероятно, что тогда ты мог бы все изменить. Было время, - он вдруг повернулся к Тору, чтобы тот мог взглянуть на него и убедится, что он не лжет, - когда я ждал чего-то подобного от тебя. Знаешь, вроде знака, что я чего-то стою. Но ты был слишком занят собой. Как же, - в его голосе вновь появилась злость, - могучий Тор, будущий король Асгарда, обожаемый сын, где уж тебе было обратить внимание… Но я знаю, почему ты хочешь вернуть прошлое. Там ты всегда побеждаешь. Не существует проблемы, с которой ты не мог бы справиться. Не существует вещи, которую ты не можешь получить. Не существует обиды, горечи, предательства, поражений. В твоем прошлом, будущем, настоящем – ты любимец. Мое прошлое рисуется в несколько иных тонах. Тебе придется смириться с тем, что уже никогда не будет так, как раньше.
Локи тяжело опустился на пол и привалился спиной к стене, он чувствовал, как силы медленно его покидают, меньше всего он хотел, чтобы свидетелем этого стал Тор, но боль, которую он испытывал, перешла ту черту, за которой было все равно, кто становится невольным зрителем твоих мучений.
– Мальчишкой ты мечтал истребить таких, как я, всех. Всех, до единого, - Локи хрипло рассмеялся, смех перешел в надсадный кашель. – Забавно, правда? А теперь ты просишь меня поверить, что тебе все равно, кто я. А ты сам веришь в то, что говоришь, Тор?
Он помолчал немного, перебирая свои воспоминания – плохие и хорошие. Хороших было больше. Но горечь от плохих намного превосходила радость.

 Отправлено: 27.01.13 19:03. Заголовок: Тор опустился на одн..

Тор опустился на одно колено всё так же напротив Локи. Тусклый свет остался где-то наверху и оба брата погрузились в вязкий влажный полумрак. Он не издал ни звука за то время, пока говорил Локи. Но каждое слово младшего брата раскалённым лезвием проходило сквозь его сердце. Ему было больно, действительно физически больно слышать всё это. Потому что Локи озвучил именно то, что нашептывали Громовержцу демоны, захватившие их семью: его чувство вины, порой повисавшее на шее неподъёмным грузом, утягивающее за собой куда-то в непроглядную глубину. Всё сказанное Локи, было тем, что Тор больше всего боялся услышать. Но теперь, услышав, лицом к лицу увидев в глазах Мага ненависть чужеродного, злого существа, поселившегося в его душе, вдруг понял, что его враг не так силён, каким кажется.
Боль младшего сына Одина начала сообщаться старшему. Тор смотрел в бледное, почти без кровинки лицо Локи и видел непомерную усталость. И не только от тяготевших его тело ран, оставленных зеленокожим альтер-эго Беннера. Ненависть, обиды и одиночество, заставляющие младшего принца считать себя скитальцем, чужестранцем в любом из девяти миров, высасывали из него последние силы, никогда не придавая ему их, а просто обманывая, как он обманывал своих любимых.
-- Верю, - твёрдо произнёс Тор, но без превосходства и обвинения. – Я знаю, кто я и кем я был. Ты хочешь, чтобы я винил себя за все причинённые тебе обиды до конца своей жизни? Если это то, что тебе поможет, если это то, что позволит тебе раз и навсегда отпустить свою ненависть, то я буду. И за всё зло, что я причинил тебе, я ещё раз прошу тебя: прости меня. – Тор замолчал на мгновение, неотрывно глядя в лицо Локи, пока в его голове звучали только что сказанные братом слова. – Но ты неправ, брат, - так же решительно продолжил Громовержец, - Я хочу вернуть прошлое только в той его мере, где мы были вместе. Всегда, каждый день, каждую минуту и нашей радости не могли вмести небеса над Асгардом. – Его лицо вдруг просветлело и тьма, гложившая совсем недавно, вдруг отступила, поблекла в нахлынувших светлых воспоминаниях. Теперь перед Магом не было Тора Громовержца, не было наследника престола Асгарда, не было благородного героя, спешившего на ратные подвиги и так раздражавшего его. Перед ним, склонившись, стоял только его брат. – Пусть вся тьма, все обиды останутся там, в невозвратном. Если бы я мог вернуться и всё исправить, я бы это сделал. Если бы я мог вернуться назад и поменяться с тобой местами, я бы отдал тебе всю свою жизнь, не задумываясь. – Он перевёл дыхание и тихо добавил: – Потому что всё, что мне нужно, это ты.

 Отправлено: 27.01.13 19:05. Заголовок: Now it seems I'm..

Now it seems I'm fading,
All my dreams are not worth saving.
I've done my share of waiting
And I've still got nowhere left to go. ©

Пока Тор не умолк, Локи смотрел ему прямо в глаза. Недоверчиво прищурившись, слегка склонив голову набок, он пытался уловить малейший намек на неискренность. Ложь для простодушного благородства Тора слишком громкое слово. Но Громовержец не лгал и не лукавил. Локи видел это «верю» в его глазах, в просветлевшем лице, которое разом утратило присущую воинам браваду. Впервые в жизни правда совершенно обезоруживала. Когда Тор спорил, пытался что-то доказать, навязать то, во что он верил, возражать ему было очень просто. У Локи всегда находились аргументы. Но когда Тор просто верил, не только ничего не требуя взамен, но и искренне предлагая отдать то, на что Локи совершенно не имел права… Эта вера обезоруживала.
Маг попытался сменить позу, чтобы сесть удобнее, но только поморщился, испытав секундную вспышку острой боли. Он хотел что-то возразить. На языке крутились, готовые вот-вот сорваться, ядовитые слова. А потом Локи взглянул на склонившегося перед ним сына Одина и только устало качнул головой. Все, что он собирался сказать, вдруг показалось ему ненужным, лишенным всякого смысла мусором, который, будучи сказанным или проглоченным, ничего не смог бы изменить.
- Я никогда не хотел твою жизнь, - негромко сказал Локи. – Твое право, верить мне или нет. Я никогда не хотел твою жизнь. Жить твоей жизнью. Я только хотел, чтобы все признали, что и моя жизнь достойна и самостоятельна, - он помолчал, потому что это была не вся правда, - я хотел, чтобы ты это признал. Я когда-то хотел, чтобы меня оценили по достоинству. Возможно, я выбрал не тот путь. А может, - он слабо усмехнулся, - я действительно не достоин.
Локи говорил это, потому что понимал, со странной, меланхоличной обреченностью, что другого шанса произнести свой главный детских страх вслух у него уже не будет. Он был даже рад, что Тор пришел. У него будет целая вечность, чтобы поговорить с пустотой. А делать такое признание перед всем Асгардом он ни за что не станет. Что если он действительно просто не достоин и все? И нет в этом никакой печали, никакой трагедии, никакого повода для мести или расстройства? Что если в этом виноват не Тор, не Один, не шумные прихлебатели его сводного брата, даже не он сам, а просто неудачное стечение обстоятельств, как это называется? Плохая наследственность? Значит, придется доживать вечность ничтожеством.
Почему-то эта перспектива Локи даже позабавила. Он задумчиво перебирал в руках звенья цепи – он обнаружил пару дней назад, что это не только отвлекает от реальности, но еще и слегка успокаивает. Когда-то он страстно желал, чтобы Тор попросил у него прощения. Но с тех пор все быльем поросло. Локи забыл, когда и где в его памяти почти бесследно растворился момент, в который он вообразил, что они воспитывались не равными друг другу. Сейчас он думал, что упустил в детстве, что все создания в Девяти Мирах созданы разными. С какой-то целью. И, вероятно, даже если он и был всю жизнь тенью Тора, то со своей задачей он неплохо справился, разве нет?
И вот теперь все кончилось, не оставив ему возможности осмыслить все, что с ним происходило. Все оборвалось так нелепо, так внезапно, что иногда Локи казалось, что какая-то очень важная цепь событий просто выпала из памяти, вдруг перестала считаться. Казалось, он только вчера отпустил посох отца. Только вчера называл этих людей своей семьей. А теперь он сидит в подземелье чертога, который прежде считал своим домом. Когда он ошибся? Когда они все ошиблись? Почему все обернулось так нелепо? Почему все кончилось так несуразно?
- Мне не нужна твоя жизнь, даже если бы существовала возможность ее забрать. Мне не нужна ни одна жизнь в Девяти Мирах. Только своя. Вот только все время выходит так, что именно ее получить сложнее всего, - глухо произнес он, не избегая взгляда Тора, – я хотел бы потерять ощущение времени, - вдруг сказал Локи, обращаясь скорее к пустоте, чем к склонившемуся перед ним Громовержцу, - чтобы не было прошлого, невозвратного, настоящего… И будущего. Чтобы будущего тоже не было, - повторил он с усилием, будто пытался отменить грядущее одной силой мысли. Локи помолчал, словно ожидая, что сейчас случится что-то, что можно будет расценить как знак или предзнаменование. Но норны молчали. Маг устало провел руками по лицу.
- Когда падаешь с Радужного Моста, все пространство в один миг становится единственной точкой, в которой ты задержался. А вместе с тобой там задержалась боль, - он криво усмехнулся, машинально коснувшись длинного шрама, сбегавшего с плеча, незаметного в боевом облачении, но не скрытого одеянием узника. – Нечем себя утешить. Нет ни вчера, ни завтра, никакого предела. Тропы между мирами извилисты. С трудом проберешься. Я где-то там обронил слова, которые должен был сейчас сказать. И за ними уже не вернешься… Если бы ты был мной хотя бы один день, Тор, ты бы понял, что мне не за что тебя прощать. Я всегда думал, что это последнее, что я скажу тебе, и, кажется, это действительно последнее, что я могу сказать, но ты будешь хорошим королем. Лучшим, чем я предполагал. Не натвори глупостей, - Локи резко умолк, прежде чем закончить, осторожно пробуя на вкус слово, которое он давно не произносил, - брат.

 Отправлено: 27.01.13 19:05. Заголовок: Слова Локи стали тяж..

Слова Локи стали тяжелее воздуха. Здесь, в этой сырой и в то же время душной камере пространство казалось плотным не по каким-то физическим причинам. Оно было наполнено болью Мага, материализовавшейся во тьму, состоящую из мельчайших песчинок, прилипавших к рукам, будто мокрый песок. И посреди неё оба, Тор и Локи, смотрели лишь друг на друга, цепляясь за взгляд друг друга как за спасительную нить. Много лет назад, когда они ещё были близки подобно океану и небу, им не нужны были слова, чтобы понимать друг другу. Лишь эти взгляды, вырисовывающие смысл и истину в солнечных лучах.
Практически не дыша, Тор приблизился к брату, садясь рядом с ним, облокачиваясь спиной о холодную каменную стену. Голубоглазый взгляд устремился вверх, туда, где спокойно подрагивало пламя факела. В полупрозрачных тусклых лучах было видно, как извивается клубами та самая зернистая тьма.
-- А помнишь, как мы с тобой детьми бродили по замку и его окрестностям, выискивая скрытые тропы, те, которые не увидит Хеймдал. Мы даже, тайком от отца и матери, собирали поклажу, которую возьмём с собой в путешествие по Девяти мирам. Мы думали, что течение времени там наверняка не совпадает с временем Асгарда и собирались погулять немного и вернуться к ужину. – Тор улыбнулся собственным мыслям, вспоминая, как накручивал тюки с одеждой, провиантом и коротким мечом, который они вместе с Локи стащили у одного из охранников. Тогда тот меч для двух малолетних мальчишек был настоящим двуручником. – Помнишь, как мы решили, что по каким-то причинам одна из троп находится за запертой дверью в покоях матери, ведь мы никогда не видели, что за ней. А когда мы всё-таки прорвались внутрь, оказалось, что это была всего лишь гардеробная. Но мы всё равно не смирились, и втихаря забрали какой-то старый плащ, вышитый поблекшими символами или рунами. Мы были уверены, что он волшебный и должен либо превращать в невидимку, либо позволять своему владельцу летать быстрее ветра. Помню, как каждый из нас часами стоял в саду, в этом плаще, ожидая, что вот-вот взлетит. А второй из нас должен был непременно быть рядом на случай, если другой, взлетев, не справится с управлением или всё-таки превратиться в невидимку. – Громовержец тихо засмеялся. Не вставая, он согнул одну ногу в колене. – Мне до сих пор кажется, что те дни были бесконечны. Пусть даже каждый из них начинался восходом солнца, а заканчивался восходом луны, они были в десять раз длиннее всех моих нынешних дней. Как же я тогда хотел, ты даже не представляешь, как сильно я тогда хотел, чтобы тот плащ оказался невидимым. Я думал, что, как только он сработает, я накину его и на тебя, и тогда мы точно будем делать всё, что захотим. И каждый раз, когда нам приходилось уйти из сада, показаться перед отцом и матерью, я был уверен, что, задержись мы ещё на мгновение, всё бы непременно получилось. – Тор замолчал, стискивая собственную правую руку. Пальцы почувствовали неровность на коже, и сын Одина развернул ладонь, чтобы увидеть на внутренней стороне правой руки еле заметный многолетний шрам. Самый первый и самый важный в его жизни. – Как бы мне хотелось, чтобы тот плащ сейчас оказался здесь и действительно обладал этой волшебной силой. Я бы отдал его тебе. И «завтра» бы никогда не наступило.

 Отправлено: 27.01.13 19:07. Заголовок: - Ты пытаешься тонко..

- Ты пытаешься тонко намекнуть, что когда-то я был таким же идиотом, как ты? – усмехнулся Локи, запрокинув голову и привалившись к колонне, у которой он сидел. Его взгляд блуждал по противоположной стене и, наконец, остановился на длинном, причудливом завитке, который напоминал ему какую-то руну. Руну, отчетливо отпечатавшуюся в свое время в голове, но потом, когда он блуждал по тропам, которые они с Тором, к счастью, так и не обнаружили, благополучно забытую. Руна означала не то «путь», не то «солнце», что-то такое, с чем ему, в общем-то, можно уже попрощаться. Единственное, что Локи запомнил про эту руну – тонкий росчерк, которым ее писала Фригг. Одна из немногих подвластных ей рун, та, которая получалась у нее лучше всего, или так ему просто казалось в детстве, когда все, что делала мать, имело отпечаток особой значимости, чуть ли не большей, чем все, что делал отец.
Вдруг Локи вспомнилось, что на плаще, который они стащили, была такая же руна. «Значит, все-таки «путь», - подумал он удовлетворенно. Фригг, конечно, знала, что они стащили плащ, и про то, что они устроили жуткий беспорядок в ее гардеробной. И про то, что они украли меч у стражника… И про то, что они ждали часами, когда же начнет работать магия плаща, мать, разумеется, знала тоже. Но почему-то ни разу не посмеялась, кажется, даже отцу не рассказала. Почему-то то, что их детский секрет так и остался секретом, успокоило судорожно перескакивающее с предмета на предмет сознание Локи. Во всяком случае, завтра, когда Один будет выносить приговор, там не прозвучит «за кражу плаща королевы Асгарда». И на том спасибо. А то ведь страшное преступление, в самом деле. И отвечать за него, как бывало порой в детстве, ему одному – как опасному, изощренному подстрекателю. И ведь странное дело, в детстве, будучи наказанным за шутку, которую придумал Тор, Локи почти не злился. Ну, если не считать красноречивых взглядов и коварных планов мести, которые он вынашивал, пока был наказан, но тут же забывал, когда был освобожден от повинности и встречал у дверей в пиршественный зал виновато (или не очень) улыбающегося братца.
В детстве все было устроено проще. Если бы Локи знал тогда, что ждет путников на тропах, невидимых глазу Хеймдалля, он ни за что не стал бы их искать и приложил бы все усилия, чтобы Тор тоже туда не совался. Если бы Локи знал тогда, что свою жизнь и расположение семьи, которую он любил, он получил случайно, он бы… Нет. Ничего бы не поменялось. У него было много времени подумать о том, что бы он хотел изменить в своей жизни. Но ничего стоящего Локи так и не пришло на ум. Обстоятельства все время складывались так, что он был над ними не властен. Обстоятельства сплетались вокруг него в клубок, такой же тугой, как руны на том украденном плаще.
Маг слегка наклонил голову, чтобы видеть, как Тор отреагировал на его слова, но вместо того, чтобы смотреть на его лицо, вдруг скользнул взглядом по рукам Громовержца и рассмотрел на внутренней стороне правой руки неприметный шрам. Неприметным, впрочем, он был, только если не знаешь, куда смотреть. Локи знал. На его правой руке был точно такой же. Только Локи о нем уже почти забыл. В отличие от всех прочих полученных им шрамов, этот его совершенно не беспокоил.
Тор молчал, и в его молчании Локи угадал больше, чем могли бы сказать слова. Что он там думает, интересно? Залезть в мозги Тора и понять, как там все устроено (наверняка очень забавно) – буквально его детская мечта. С тех самых пор, как поступки братца начали удивлять все больше и больше. Локи глухо кашлянул, привлекая к себе внимание, и коротким, но достаточно заметным даже для Тора жестом раскрыл правую ладонь, давая Громовержцу возможность созерцать свой собственный шрам. Локи слабо улыбнулся, потом словно спохватился, и улыбка на его губах погасла, но голос, когда он заговорил, звучал совсем не зло.
- А я хотел, чтобы плащ стал невидимым, когда ты в нем стоял, а не я. Даже не помню, почему. Может, ты уже тогда был неспособен к магии, и я хотел, чтобы ты понял, каково это, обладать этой силой…
Это объяснение показалось Локи достаточно правдоподобным, но каким-то уж слишком приторным. Поэтому он быстро добавил, сделав вид, что признает за собой какую-то страшную оплошность:
- Или за тобой, стоящим в плаще с таким же серьезным лицом, как сейчас, было забавно наблюдать. С тех пор ты меня пугаешь, когда молчишь… - Локи легонько толкнул Тора локтем, как делал иногда в детстве за пиршественным столом, - ладно, уговорил, я тоже был идиотом. Но теперь-то все изменилось. Прости, Тор. Открою тебе страшную правду – плащ уже никогда не станет невидимым. Во всяком случае, тот, который мы тогда украли. Можешь поискать еще один. Хотя он мне вряд ли пригодится. Так что, если найдешь, оставь лучше себе. Будешь навещать меня в Йотунхейме и развлекать задушевными разговорами. Только приготовься сразу к тому, что говорить будешь в основном ты.

 Отправлено: 02.02.13 16:43. Заголовок: Последние слова Локи..

Последние слова Локи вернули Громовержца от светлых далёких воспоминаний к реальности. К страшной реальности. Той, что не давала ему дышать с того самого момента, когда он ввёл брата под высокие своды царского дворца Асгарда, в котором уже собрались шесть Владык шести миров, чтобы вершить суд над предателем и разрушителем. Неизбежность впилась когтями в его сердце. Он до последнего надеялся, что для Локи всё обойдётся заточением в Асгарде, но Владыки требовали достойного наказания и не желали проявлять снисхождения к сыну Лафея. «Сын Лафея» - они постоянно называли его так. Но для Тора эти слова каждый раз были подобны инородному телу, чей-то умышленной ошибкой, злой издёвкой, но никак не правдой. «Сын Одина» - повторял он про себя, - «Локи Одинсон». Когда Владыки стали требовать его смерти в душе у Тора похолодело. Он видел, как побледнел Один, сидевший в кругу Совета, заметил, как Фригга закрыла лицо дрожащими руками. Владыки не хотели уступать, ведь Локи, пусть и был побеждён, чуть не разрушил два мира. Его планы не были доведены до конца, но оставались жертвы, погибшие люди и йотуны, не заслужившие такой смерти. Тор по-прежнему знал это, и каждый раз все эти доводы, недавно высказанные Сиф, ранее озвученные Владыками, приходили ему в голову. Но сколько бы их не было, сколько бы не было фактов и доказательств, что его брат – чудовище, обезумевшее и ожесточённое, желающее смерти всему живому, им никогда не заставить Тора отречься от Локи. И потому ни за что не суметь облегчить его боль. Он воспользовался древним законом, чтобы уберечь брата от смерти. Он поручился за его душу. Он, дочь Рангвальда, Сигюн и старый, позабытый Локи друг, Видар, единственный осмелившийся взять на себя ту же безумную ответственность, которую взвалили на свои плечи Принц Асгарда и Принцесса Ванахейма. Но казнь всё равно состоится. И пусть у Локи не отнимут жизнь, они отнимут у него свободу, дом и солнечный свет. И он всё равно терял его, терял своего младшего брата.
Тор сидел рядом с ним, на холодном влажном полу, и всё смотрел на ладонь Локи, которую перечёркивал шрам-близнец его собственной отметины. Они были детьми, они знали, что будут жить долго, что ещё увидят столь многое. Один и Фригга тогда уже говорили им эти странные слова «когда вы станете взрослыми…» Кажется, Локи не видел прелести во взрослой жизни, хотя он никогда не озвучивал своих мыслей об этом. Тор же наоборот жаждал великих завоеваний, ослеплённый гордостью за подвиги отца. Но оба они точно знали одно: они не хотели расставаться, не хотели, чтобы когда-нибудь их жизнь повернулась так, что один не сможет увидеть другого. Они дали это обещание, что до конца своих дней будут братьями, что бы ни произошло. Торжественная клятва под тенью богатых садов царского дворца, в лучах кровавого закатного солнца. Клятва, закреплённая кровью: одним ножом разрезанные ладони и сомкнутые в рукопожатии руки, чтобы одна кровь смешалась с другой. Кровные братья, что бы ни говорили злые языки. Кровные братья пред лицом вселенной.
Громовержец протянул руку, кладя свою отмеченную ладонь поверх ладони брата и сжал её, так же, как тогда. Он получил тот ответ, за которым пришёл. Тёмная сторона души Локи или демон, вселившийся в него, проиграл. Вот только неизбежность всё равно брала своё. Ему не хотелось пугать брата молчанием, но что сказать, он не знал. В голове всё ещё метались мысли, перебирая возможные варианты, но каждый из них был очевидно безнадёжен и бесполезен. И на рассвете ему придётся стоять рядом и смотреть, как палач зашивает рот его брату, раз за разом протыкая стальной иглой живую плоть.
-- Я ни за что тебя не оставлю. Никогда, – негромко, но твёрдо проговорил Тор. - Я клянусь тебе.
Тяжёлая массивная дверь распахнулась, и обоих братьев озарил свет нескольких факелов. Солдат, стоявший первым у входа в камеру, сделал один шаг внутрь и тут же замер, завидев Громовержца, сидящего рядом с узником.
-- Мой господин! – немедленно проговорил он и поклонился, не сумев стереть удивление с собственного лица.
Тор и Локи смотрели на него и стоящих позади, в коридоре, ещё троих вооружённых солдат. Как быстро пролетело время. Как безумно тяжело было сознавать, что его совсем не осталось. Тор встал, помогая Локи тоже подняться на ноги. Тут же выпрямившись в струну, солдат немного испуганно взирал на Тора, опасаясь гнева повелителя грома. У него явно не было распоряжений на вот такой случай.
-- Мой господин, - повторил он, - Простите, но у нас приказ доставить узника на площадь.
-- Сейчас? – зачем-то спросил Тор, словно если им дадут ещё немного времени, это что-то изменит.
-- Уже рассвет, повелитель.
Нахмурившись, Тор не ответил, почти до скрежета стискивая зубы. Ещё один солдат вошёл внутрь камеры и, взяв Локи под руки, они вывели его наружу. Тор не спускал глаз с брата и в последний момент Локи обернулся, перехватив его взгляд. Громовержец вышел, намериваясь идти вслед за ними, и замер, увидев стоящего перед ним Фандрала. У верного друга в руках были красная плащаница и шлем. Молча Тор снял с себя чёрный балахон, беря из рук Фандрала свою амуницию.
-- Как ты узнал? – глухо спросил Громовержец.
-- А где ещё ты мог быть? – печально ответил Фандрал.
Тор промолчал. Ничего не говоря друг другу, они преодолели весь путь из подземелий и поднялись наверх. Казнь должна была состояться на главной площади перед дворцом, в присутствии пожелавших прибыть членов Совета, их свиты, царя и царицы Асгарда и всех их приближённых. После того, как палач сделает своё дело, Локи передадут людям Трима, наместника Йотунхейма и Биврёст доставит униженного узника к его ледяной темнице. Тор поднялся на одну из обозревательных площадок, ведущих вниз, к главной площади, на которой уже собирались высокопочтенные свидетели. Перед тем как покинуть его, Фандрал положил руку на плечо Громовержца и стиснул его, стараясь хотя бы так придать ему сил. Тор выглядел мрачно и даже грозно, так, что никто больше не осмеливался приблизиться к нему. Он водрузил на голову крылатый шлем, его верный Мьёльнир висел на поясе, на правом бедре. Золотой диск солнца выбрался из-за восточных границ горизонта, и длинные лучи стремительно заскользили вдоль земли, озаряя лица всех стоящих на площади. Старший сын Одина спустился вниз, вставая ближе всего к тому месту, куда вот-вот выведут его брата. Солнце ярко заблестело по поверхности его доспех и шлема, но так и не смогло озарить его лица. Он ни на кого не смотрел, а время исчезало, не оставляя ему ни одной надежды.
Позади раздался мерный и жестокий бой барабанов. Все присутствующие обернулись, чтобы видеть, как конвой выводит на площадь побеждённого повелителя обмана. Тор обернулся, заглядывая в измождённое лицо приближающегося к нему брата.

 Отправлено: 07.02.13 19:11. Заголовок: Воины, присланные за..

цитата:

For all the lies You told us The hurt, the blame!

Воины, присланные за ним, шли быстро, то и дело косясь на него своими круглыми, глупыми глазами, в которых Локи не видел даже истинной преданности своему повелителю, только остатки муштры и страх, который сковывал их ничуть не хуже, чем его – отменные, искусной работы цвергов оковы. Никто не посмел к нему прикоснуться, и даже темное простое одеяние узника асгардской темницы пришлось приукрасить к выходу на площадь самостоятельно: пятый воин, самый старший, ухмыляющийся и оттого показавшийся наиболее разумным, бросил ему тонкий черный плащ и уродливое подобие его прежнего одеяния, правда, тоже из тонкой темной кожи, но без легкого серебряного доспеха, который он носил в далекое мирное время, когда числился в принцах Асгарда.
- К чему такое богатство? – насмешливо спросил Локи, поправляя застежку плаща. Седовласый воин сначала хотел промолчать, памятуя о том, что лживый язык предателя уболтает кого угодно, но потом все же обронил, сквозь зубы:
- Все уважаемые Владыки собрались, велено, чтобы вы прилично выглядели, - он помолчал немного, а потом добавил, вернув Локи его насмешку, - и в Йотунхейме за целую вечность не замерзнете, - и ядовито закончил, - мой принц.
- Не замерзну, не тревожься, - негромко сказал Локи, выходя, когда они поравнялись и никто не мог их услышать, - холод уже в моей крови.
Воин с тревогой скользнул по его лицу и рукам, словно желая удостовериться, что предатель не выскользнул из своих оков. Но все было в порядке. Угроза растворилась в воздухе.
Они прошли по прямому, освещенному факелами коридору, и вышли на главную площадь Асгарда, тишину на которой разбивал ритмичный барабанный бой. Локи шел в окружении четырех воинов, преисполненных ощущения гордости и собственной значимости. Но руки у одного из них, того, которому доверили честь держать его голову, когда палач будет зашивать рот, дрожали. Как бы не напутал чего, отрешенно подумал Локи, но значения этой мысли не придал.
Локи прошел мимо лучших граждан Асгарда, соединившихся в его сознании в одну безликую, бездумно осуждающую массу, миновал прибывших со своими Владыками немногочисленных воинов – слуг Форкуда, Отама, Рагнвальда и других, вопивших, что ему нет места ни в одном из Девяти Миров, кроме Хельхейма, да и там едва ли долго вынесут его компанию. Четыре Владыки, настаивавших на забвении для Локи – Форкуд, Отам, Эгиль и Трим, - сидели в широких золотых креслах напротив возвышения, на котором предателя ждал палач. Один и Рагнвальд стояли чуть ближе. Отведенное Одину кресло пустовало, только в его спинку судорожно вцепилась Фригг, словно не решаясь сделать шаг вперед; а кресло, предназначенное для Рагнвальда, занял его младший сын, Сигар, великий, по слухам, мудрец Девяти Миров, глядящий на Локи насмешливо и с интересом, как в тот единственный раз, когда они виделись до казни – на его свадьбе с Сигюн, младшей сестрой Сигара. Локи скользнул взглядом по тем, кто имел смелость поручиться за него и стоял теперь ближе всего к помосту – Видар, с непроницаемым лицом, в черных одеждах; Сигюн, по-прежнему упрямо облаченное в зеленый и серебряный – цвета своего мужа; и Тор, с самым скорбным из всех своих скорбных братских лиц. Не стоило с ним говорить – теперь он навоображал себе невесть чего и стоит так, словно палку проглотил. Локи взглянул на Громовержца, проходя мимо него. Он не пытался ни подбодрить, ни успокоить, и даже обещать ничего не хотел, он просто напоминал братцу, что он все еще повелитель Лжи и Озорства, а не невинная жертва обстоятельств, скованная злобными власть имущими мира сего и всех прочих.
Локи не хотелось прощаться с этим миром таким образом, но, раз ничего другого ему под руку до сих пор не подвернулось, приходилось наслаждаться тем последним мигом, который у него еще был. Он поднялся на помост. Два воина выступили вперед, приготовившись держать его руки, двое замерли за его спиной. Палачу принесли шкатулку, из которой он достал серебряную иглу, тоже работы цвергов, которые, надо полагать, косвенно были причастны к любому кровопролитию в Девяти Мирах.
Один хотел было что-то сказать, но Рагнвальд опередил его, сделав упреждающий жест палачу.
- Твое последнее слово, Локи, - Владыка Ванахейма помолчал, взглянув на Одина, но безжалостно закончил, - сын Лафея.
Площадь замерла. По меньшей мере, они ждали речь. Боялись, что сейчас их околдуют, поработят их сознание, заставят бросить оружие и разорвать глотки своим ближайшим друзьям. Они боялись, но ждали. Чтобы пощекотать свои нервы и в очередной раз убедиться в том, что мальчишка, которого по доброте душевной пригрели Один и Фригг, недостоин той жизни, которую получил. Локи усмехнулся, оглядел почтенную публику, слегка склонил голову перед тремя глупцами, продлившими его лишенное смысла существование на целую вечность в полном беззвучии. Это и есть твой последний миг в сияющем мире Асгарда, Локи, сын Лафея. И солнце, от которого чертог Одина сияет так, что глаза слепит, ты видишь тоже в последний раз. И даже не жаль, правда? Совсем не жаль. Нет. Если бы у тебя была еще одна жизнь, ты бы закончил ее так же. Или еще хуже – ты заплутал бы на тех тропах, где за неосторожными путниками неотступно следуют боль и забвение. К чему тебе солнце, Локи? Ты его никогда не любил.
- Не будет, - коротко сказал он, и почти кожей ощутил, как вместе со вздохом облегчения, прокатившимся по толпе, от них сочится ненависть.
Рагнвальд качнул головой, будто неодобрительно, но отступил на шаг назад. Теперь ход Одина. Владыка Асгарда медлил. Он смотрел на того, кого называл когда-то своим сыном, пытался увидеть в этом худом, изможденном человеке с холодными глазами если не того Локи, который вместе с Тором устраивал порой выходящие за рамки дозволенного принцу, но все же беззлобные в общем-то выходки, то хотя бы того, который отпустил его посох и предпочел падение в бездну унизительному раскаянию и наказанию. Но тот мальчишка, если и промелькнул однажды, то лишь на краткий миг, когда Локи только появился на площади, до помоста с палачом он дойти не смог. Если Один и мог угадать в приемном сыне хотя бы долю раскаяния, он понимал, что ее ничтожно мало для того, чтобы убедить других Владык, для того, чтобы убедить весь мир. Он не желал Локи ни смерти, ни вечности в ледяной темнице Йотунхейма. Но что он мог сделать? Локи всегда сам делал выбор. Не всегда правильный. Но всегда сам.
Один решился. Он медленно дал знак палачу и воинам. Тяжелые руки легли на плечи Локи, вынуждая его опуститься на колени. Он почувствовал, как двое берутся за его оковы, чтобы он не дернул случайно руками; третий воин положил руки ему на плечи, и, наконец, тот, у которого руки дрожали… Ну, давай, смелее! Быстрее!
Локи не склонил головы, он ждал четвертой пары рук и готовился к тому, чтобы встретить невыносимую боль так, чтобы никто не посмел усомниться в его достоинстве. Он прикрыл глаза, вызывая в памяти образы, о которых невольно напомнил ему Тор. Но перед глазами была только темнота и отголосок света солнечного диска, который вдруг померк. Барабаны стихли, и Локи прежде уловил какое-то движение и только потом открыл глаза. Солнце над Асгардом и правда померкло на миг. Где-то у Радужного Моста родилась залившая весь горизонт вспышка света, породившая, очевидно, чудовищный грохот. Площадь замерла в суеверном ужасе. Воин с дрожащими руками отшатнулся. Локи показалось, что небеса разверзлись, хотя, разумеется, все дело было в сильной вспышке от Моста, затмевавшей солнечный свет и, кажется, поглощавшей само дневное светило. Грохот потонул в воинственном кличе. Вспышка тотчас погасла, и начали появляться воины, коих Асгард еще не видывал – Малекит Проклятый явился засвидетельствовать свое почтение. Локи увидел Владыку Нифльхейма, окруженного своими лучшими воинами, мерзкими, закованными с ног до головы в броню. В руках у них были длинные изогнутые клинки, такие же несуразные и уродливые, как они сами, но разящие, очевидно, без промаха.

 Отправлено: 18.02.13 22:30. Заголовок: Малекитово войско об..

Малекитово войско обрушилось на площадь, посеяв панику. Простые горожане, благородные асы и гости аристократических кровей, пришедшие для того, чтобы своими глазами увидеть великий позор сына Лафея, бросились прочь, к царскому дворцу Асгард и туда, где, казалось, ещё не было облачённого в серебристые доспехи народа Альвов. Кому-то удавалось скрыться, кто-то падал замертво, сделав всего несколько шагов. Ведь помимо наводнявшей Асгард пехоты над головами асов, выныривая из портала один за другим, медленно плыли космические корабли. Ещё несколько мгновений и по городу открыли огонь из галактических орудий. Огромные столбы лазерных лучей, отливающих синим на фоне золотых башен царского дворца, обрушились на город, оставляя после себя толстые выжженные колеи. И тех, кому удавалось укрыться и не оказаться под испепеляющим лучом, добивали пехотинцы.
Но вот среди бегущих людей на площади показались золотые шлемы войнов Асгарда. Они выходили из толпы, словно золотые песчинки, остающиеся в руках золотоискателя после того, как вода смоет обычный песок. Всего за несколько минут мобилизовавшиеся легионы заполонили улицы города, сменяя собой мирное население. Когда только на площади из пучка света появились первые альвы, охрана тут же бросилась к Владыкам. Тор схватил за руку Принцессу Сигюн, без лишних слов вручая её Видару. Хранителю не нужно было объяснять, как он должен действовать. Надо сделать всего несколько шагов, чтобы добраться до Локи и освободить его, но враги опередили намерения Громовержца. Свет вспыхнул вновь, видимо, расширяя проход для следующих легионов, и перед Тором возникло сразу несколько замахивающихся на него солдат. Немного шершавая, обтянутая кожей рукоять Мьёльнира немедленно легла в правую ладонь. Удар и четверо солдат отлетают в стороны с проломленной грудной клеткой. Но стоило свету лишь немного притухнуть, и Громовержцу стало отчётливо видно, как тысячи тысяч врагов наполняют его город, приближаясь к нему. Времени на раздумья не оставалось, и Тор яростно вступил в бой.
-- Вперёд, Асгард! – громогласно крикнул старший сын Одина, и все войны в золотых шлемах тут же ринулись за своим Принцем.
Войска альвов и асов схлестнулись у стен царского дворца. Словно две волны, серебряная и золотая, тут же начавшие проникать друг в друга, смешиваясь в одно сплошное драгоценное месиво. Тор не уставал расправляться с дерзкими захватчиками, круша серебристую броню направо и налево. Где-то рядом сражались и его верные друзья. Где-то позади – ему хотелось верить в это всей душой – сражается его брат. Локи не так легко убить, ведь ему удавалось давать отпор даже Тору, что сейчас совсем не получалось у запечатанных в доспехи альвов. Напор врагов был слишком мощным и, не смотря на ответ со стороны асов, не собирался ослабевать ни на мгновение. Единственная мысль, беспокойно подтачивающая сознание Громовержца, была об отце и матери. Он стоял далеко от них и при нападении не видел, смогли ли те укрыться, защитили ли их. Перед его глазами мелькали только его собственные солдаты, среди которых не было никого из прибывших этим утром гостей. Что ж, либо ваны и йотуны, рассудив, что это не их война, раз напали не на их мир, решили побыстрее ретироваться, либо альвы исхитрились настолько, что смогли захватить их. Это было весьма прозорливо со стороны Малекита заявиться именно сегодня, когда в Асгарде собрались шесть из девяти Владык. Вот почему Проклятый не был на Суде. Озлобленный альв остался дома, чтобы готовится к нападению, пока остальные разбираются в своих семейно-политических конфликтах. Тор отшвырнул в сторону ещё нескольких альвов и Мёльнир окрасился багрянцем. Шесть кораблей продолжали медленно летать над городом, разрушая его, затмевая солнце огромными чудовищными тенями. Тор вскинул вверх правую руку, устремляя свой молот к небесам. Утренний небосвод стал стремительно меркнуть и на голубом небе, из неоткуда, появились тёмные грозовые тучи. Извиваясь, будто гигантские клубы дыма, они сконцентрировались над Тором и, громыхнув несколько раз, низринули вниз слепящий поток молнии. Тор перенаправил энергию, как делал это всегда, и молния ударила в корпус одного из кораблей, проходя обшивку насквозь. Ещё немного и корабль загорелся, теряя управление и накреняясь вправо. Его уносило в сторону, прямиком в шумящее море, пока перед самой водной поверхностью Асгард не огласился взрывом. Осталось пять кораблей. Однако, ощутив угрозу Властелина Грома на собственной шкуре, альвы ещё яростнее накинулись на него.
Площадь снова озарилась слепящей вспышкой, исторгая из себя всего одну фигуру. Пока свет вновь не унялся, Тор не мог разглядеть пришельца, но всего через несколько мгновений он стал весьма отчётливо узнаваем. Это был воин невероятных размеров, возвышавшийся над альвами и асами ровно вдвое. На его доспехах были видны отличительные знаки войск Малекита, а Тор прекрасно знал его имя. Это был Алгрим, великан, надменный и весьма могучий воин. Альвы расступались перед ним, освобождая дорогу к центру площади, и Тор понял, что этого своего прихвостня Малекит приготовил специально для него. Великан нёс в руках огромную секиру, его шлем, в отличие от всех прочих, закрывал уродливое лицо лишь наполовину, так, что Громовержец видел пренебрежительную кривую ухмылку. Тор в последний раз отшвырнул прочь продолжавших лезть к нему альвов, перед тем как новый противник оказался прямо перед ним. Глаза обоих недобро блеснули и Алгрим, огласив площадь воинственным рыком, обрушил на Громовержца своё оружие в страшном, мощном ударе.
Локи не видел, что происходит с остальными, да и, откровенно говоря, это его не так занимало как то, что он совершенно безоружен и закован в цепи. Один из воинов Малекита, не задумываясь, перерезал горло палача и сделал было шаг навстречу Локи, но путь ему преградили четверо воинов. Это было, разумеется, весьма мило и благородно с их стороны, но желавший заполучить предателя был в своем желании не одинок.
Скорее почувствовав, чем действительно заметив, Локи пригнул голову и отклонился влево. И тотчас там, где он сидел, в помост вошел изогнутый клинок. Их было двое. И они были отчаянными воинами, рубившими направо и налево, словно надеясь, что хоть один их удар достигнет цели. Локи оставалось только кружить по помосту, пытаясь уклониться от ударов и не наступить на длинный плащ будущего йотунхеймского узника. Удача пришла совершенно неожиданно: Локи удалось предугадать следующий удар, и на помост, вместо его головы, легла длинная цепь. Клинок монстра разрубил ее так, словно она была сделана из дерева и вовсе не цвергами. Теперь, пожалуй, его шансы на выживание были хоть сколько-нибудь уравнены с уважаемыми жителями Асгарда. Нет, у него шансов было все же больше – Локи почувствовал, как по его освобожденным рукам вновь струится магия. Его сила, ощущение которой он почти успел позабыть, пульсировала в нем. Локи ухмыльнулся и, уходя от следующего удара, просто растворился в воздухе, появившись за спинами своих преследователей. Оружия, чтобы нанести удар, у него все еще не было, но он и не хотел свести с ними счеты. Он хотел убедиться в том, что его магия вернулась к нему в полной мере. Кроме того, сменив угол обзора, Локи разглядел Фригг, которую защищали двое воинов Асгарда, уже едва державшихся на ногах от полученных ими ран. Неподалеку была и Сигюн, о ней, правда, позаботился Видар. Локи прикрыл глаза, готовясь к тому, чтобы вновь исчезнуть, но звероподобные воины, поняв его намерения, вцепились в его цепи. Повелителю Лжи ничего не оставалось, кроме как довести задуманное до конца: они растворились в воздухе, Локи и два воина Малекита, словно их и не было на помосте.
Алгрим замахнулся, снова стараясь поразить своего врага, но Тор ловко ушёл от очередного удара, и массивная секира вонзилась в каменную кладку площади, разбивая её на куски. Несколько раз прокрутив Мьёльнир в руке, набирая молотом обороты, Тор ударил великана в подбородок, отбрасывая на пару метров назад. Тот с грохотом повалился на спину, придавив кого-то из своих. Не теряя времени, Громовержец быстро оказался рядом с врагом, с разбегу обрушивая на него ещё один удар. Алгрим издал вопль-стон, а каменные плиты под ним окончательно разошлись. Не остановившись на достигнутом, Тор дважды наградил великана не менее сильными и тяжёлыми ударами, пока тот не оказался на половину вбитым в землю. Правой рукой он всё ещё сжимал свою секиру, однако огромные пальцы заметно ослабли после атаки Громовержца. Отпрянув назад, чтобы перевести дух и оценить ситуацию, Тор выпрямился, не отходя от противника, и поднял голову. Среди сражающегося месива из асов и альвов его взгляд тут же уловил фигуру брата. И в этот момент, мелькнув лишь раз зелёными одеждами, Локи растворился в пространстве. Всё внутри Тора замерло, ожидая привычного появления мага, но ничего не происходило. Отойдя на шаг назад, Тор оглянулся, судорожно ища глазами знакомую фигуру, но никого не находил. Серебристые цвета продолжали смешиваться с золотыми, но среди них не было и намёка на зелёный.
-- Локи? – еле слышно проговорил Тор.
Именем Одина, неужели он просто… сбежал?
Тор не заметил, как рука Алгрима снова стиснула длинную рукоять секиры. Он обернулся слишком поздно, и великан ударил его топором в грудь. Блестящие на солнце доспехи Повелителя Грома треснули от мощи Алгрима и силы его оружия. Тора отбросило на несколько метров назад, прямиком в стену. Врезавшись в неё спиной и затылком, образовывая в каменном пласте вмятину, Тор упал на пол. Из стены на светлые волосы посыпалась белая крошка. Громовержец упёрся руками в пол, поднимаясь на ноги. В голове загудело, в глаза попала пыль. Тор тряхнул головой, поднимая взгляд и как раз во время, чтобы успеть заблокировать второй удар уже подоспевшего Алгрима. Огромная секира схлестнулась с Мьёльниром, молотом богов, а их хозяева налегли друг на друга, стараясь пересилить соперника. Алгрим славился своей силой среди четырёх миров: его жестокость и вероломность уважали и ценили альвы, боялись, ненавидя, цверги, и даже йотунам и ванам было знакомо это имя. Алгрим, в свою очередь, считал себя величайшим среди народа великанов и сильнейшим среди прочих. Потому ни раз позволял себе дерзкие высказывания в адрес старшего сына Одина. И если бы последний и сейчас оставался тем же безрассудным гордецом, коим являлся всю свою юность и молодость, он бы непременно поспешил указать зарвавшемуся негодяю его место. Но теперь Тор Одинсон ратовал лишь во имя одного: блага своей семьи. Отца, матери и брата… Нет, Локи не мог появится в другом месте, когда эпицентр боя был здесь, на главной площади. Когда здесь были отец и мать, нуждающиеся в помощи. Секира и Мьёльнир поскрипывали, всё ещё пытаясь одолеть друг друга. Тор стиснуло зубы, нахмурившись, глядя в тёмные глаза Алгрима.
Неужели все его слова были ложью? Неужели он снова предал? Предал… теперь?
В этот момент Алгрим ловко извернулся, меняя позицию. Секира скользнула поверх молота, и толстый острый конец вонзился в левое плечо Тора, упирая его в стену. И точно так же, как клинки альвов без труда разрубили цель цвергов, сковывающую Локи, тёмная сталь секиры проткнула броню Тора. Блестящие стальные чешуйки и нательные латы Громовержца окрасились его собственной кровью. Он коротко вскрикнул, тут же смыкая зубы, а голос перешёл на рычание. Мьёльнир повис на правой руке за кожаную петлю. Алгрим сильнее надавливал, стараясь, видно, проткнуть противника насквозь, с явным наслаждением наблюдая за его страданиями. Тор нащупал рукоять молота, но великан, заметив это, поспешил предотвратить ответный удар Громовержца, и пнул огромной ногой по его предплечью, стараясь выбить молот.
-- Не сегодня, сын Одина, - ядовитым басом проговорил Алгрим.
С этими словами он потянулся одной рукой к собственным доспехам, вытаскивая из-под них какой-то амулет. Это был кулон на тёмно-золотой цепи, в который был вставлен, как показалось Тору, камень красного цвета. Алгрим взял камень в руку, всё ещё удерживая Тора секирой, и направил на него амулет. Камень действительно был красный, даже багровый, словно сгусток крови. Громовержцу показалось, что внутри артефакта что-то блеснуло. Приглядевшись, он увидел, как из кровавой внутренности камня стремительно разрастается белый свет. Ещё мгновение и он заполонил собой весь камень, обхватывая его, увеличиваясь в шар размером с кулак великана. Тор напряжённо наблюдал за происходящим, когда сгусток, словно наполнившись достаточной мощью, вспыхнул и устремил луч прямо в Принца Асгарда. Тора мгновенно охватила чудовищная боль. Каждую клетку его тела жгло, кололо, разрывало с безумной силой. Он закричал и его крик наполнил всю площадь, вызывая ужас в сердцах асов. Это было ни что иное, как молния. Артефакт на шее Альгрима каким-то непостижимым образом поразил Повелителя Грома его же оружием. Ещё несколько мгновений и молния потухла, а великан убрал свою секиру. Тор бессильно упал на пол, верный Мьёльнир соскользнул с руки. Великан глухо засмеялся и, подойдя ближе, схватил сына Одина за горло, поднимая от пола. Из последних сил Тор вцепился в его руки, но теперь превосходство было на стороне слуги Малекита. Великан оттащил его в сторону и, выше приподняв, отбросил, насколько хватало сил. Тор пролетел несколько метров, падая в подножие каменного постамента, на котором возвышалась огромная мраморная фигура Одина Всеотца. От удара постамент треснул, а памятник, дрогнув, покачнулся и медленно завалился назад, разрушая собой ещё несколько скульптур. У Тора не осталось сил, чтобы подняться. Магическая молния Альгрима в союзе с ударами и ранами не оставили ему ни капли былой крепости. Боль заполнила собой всё вокруг, так, что темнело в глазах. Он лежал лицом вниз, еле слышно дыша, когда великан приблизился к нему. Кажется, где-то рядом послышался истошный вопль Сиф, кричащей его имя, пробивающийся сквозь лязг клинков и крики прочих асов и альвов. Но всё это было словно не в этой реальности. Альгрим довольно причмокнул, его огромные пальцы снова обхватили рукоять секиры, занося её над головой. Он ударил Тора по спине, разрывая красную плащаницу и кроша доспехи. С губ Громовержца сорвался лишь бессильный хрип, а каменные плиты под ним разошлись, ломаясь на мелкие куски. Великан снова поднял оружие и повторил страшный удар. Доспехи на теле Принца распались, и оголившаяся кожа ту же побагровела, заполняя кровью изуродованные кусочки лат. Великан подошёл ближе, ногой переворачивая Тора на спину, так, чтобы его голубые глаза видели того, кто сокрушил его. Секира снова вознеслась над асом и обрушилась на его грудь. Бессильное тело Тора вздрогнуло от удара, рассечённые надвое доспехи разошлись. Он лишь сдавленно хрипнул, а на губах показалась кровь. Мир перед его глазами начал быстро потухать, забирая вместе со светом и все звуки. Великан Альгрим победоносно возвышался над бессознательным телом Тора Громовержца, а воины Асгарда, видя поражения своего Принца, больше не могли держать оборону. Врагов было слишком много.
Малекит Проклятый ступил на разрушенную, залитую кровью альвов и асов площадь у царского дворца. Солнце освящало золотой город, являя его глазам разорение и смерть. Владыка Нифльхейма улыбнулся, чувствуя, как жестокое торжество наполняет жаром его чёрное сердце. Это был великий день, когда Асгард пал к его ногам…

Продолжение следует…