stories workshop.private imagination

Мы
- Леди Кэтрин сегодня неважно выглядит, - доверительно прошептала Роузи Спенсер, цепко ухватившись за рукав его сюртука своей тоненькой, почти прозрачной ручкой в белой перчатке. Ричард невольно бросил взгляд на леди Кэтрин, молодую супругу члена Палаты Лордов, герцога, который приходился им дальним родственником и порой обедал в их доме. Ричард знал, точнее, догадывался, что отец не одобряет союза престарелого джентльмена и молодой наследницы стремительно терявшей достоинство фамилии, но ничего с поздней любовью своего родственника Джон поделать не мог, и леди Маргарет приходилось, поджав губы, принимать у себя леди Кэтрин, отмеченную той красотой, которая в высшем обществе считалась верхом неприличия.
- Говорят, она его совсем не любит, - понизив голос так, что можно было лишь читать по губам, продолжила Роузи. Они прошли мимо пожилой графини Спенсер, и Ричард коротко кивнул, выказывая уважение даме, которая спала и видела, как бы выдать свою единственную внучку замуж за наследника Джона Холланда. Роузи в сладких девичьих грезах тоже воображала себя герцогиней Эксетер и, к ее чести, совершенно не утаивала от Ричарда своих собственнических чувств и наивных мечтаний. Роузи Ричарду решительно не нравилась. В ней было все, что он и его семья презирали в женщинах: мещанство, узколобость, крестьянская жадность и совершенное, восхитительное отсутствие хороших манер. Такие женщины, как Роузи Спенсер, с удовольствием разносили сплетни по лучшим салонам, упиваясь ощущением собственной значимости.
- Мы были однажды на приеме у графа… - Ричард лучезарно улыбнулся и отвел взгляд, отрешившись от щебета Роузи. Его взгляд скользнул по гостям, собравшимся в небольшие, оживленно переговаривающиеся группы. С самого первого своего выхода в свет он понял, что великосветскому сборищу, в общем-то, не очень сложно дать некую классификацию. Всех присутствующих можно было легко расположить в правильном порядке, – по степени их значимости для общества – который не будет зависеть от титула, который они имеют. К примеру, графиня Спенсер, бабушка Роузи. Несмотря на то, что уже давно растеряла прежнее состояние и влиятельного мужа, все еще пользуется уважением более молодых дам – даже леди Маргарет отзывается о ней хорошо, недоумевая, впрочем, как ей удалось воспитать столь непохожую на нее внучку. Чуть поодаль от дам стоят джентльмены – стареющие, тускнеющие бриллианты Короны, многим из которых давно пора оставить государственные дела. Среди них выгодно выделяется Чарльз Сеймур, которого не портит даже наличие признанного бастарда. С бастардом Сеймура, о котором все столько слышали, Ричард знаком не был, он водил некое подобие приятельства со старшим, законнорожденным отпрыском Чарльза – Алджерноном Сеймуром, который представлялся ему человеком гораздо более широких взглядов, нежели его отец.
- Как вам это нравится? – Ричард вновь повернулся к Роузи. Она остановилась, вытаращив свои и без того огромные глазища, и явно чего-то от него ждала. Холланд приподнял бровь, пытаясь выразить на лице ту гамму чувств, которую ожидала от него юная особа. Кажется, у него неплохо получилось: Роузи удовлетворительно улыбнулась и открыла было рот, чтобы продолжить, но Ричард бесцеремонно ее перебил.
- Прошу меня простить, дорогая Роузи, я приметил своего знакомого, которого не видел, кажется, тысячу лет, это мой дорогой друг, и я должен, разумеется, засвидетельствовать ему свое почтение и… - он поднес ее ручку к своим губам, но целовать не стал, лишь слегка коснулся губами надушенной перчатки, - прошу меня простить.
Роузи, наивно тронутая таким знаком внимания, благосклонно кивнула, и Ричард, не дав ей больше времени на раздумья, направился прямиком к «дорогому другу», единственному человеку, который не был занят разговором – бастарду Чарльза Сеймура.
- Никогда не видел ничего отвратительнее, сэр, - бодро сказал Ричард вместо приветствия, мельком взглянув на умиленно наблюдавшую за ним Роузи, к которой, к счастью, уже приближалась стайка ее подруг. – И погода, погода сегодня совершенно не для того, чтобы танцевать. Да и разговаривать, откровенно говоря, не слишком хочется. Вы не находите?

вынуждены
- Мне это не кажется удачной затеей, - негромко сказал Ричард, наблюдая за тем, как горничная Гвендолин осторожно поправляет складки на ее черном, простого покроя платье. Гвендолин удостоила его недовольным взглядом, не потрудившись даже повернуться к нему лицом – она видела его отражение в большом зеркале.
- С каких пор ты не считаешь дружеский визит к другу в самые трудные для него времена удачной затеей? – спросила она, знаком показав горничной, что она может быть свободна. Когда за девушкой закрылась дверь, Ричард поднялся с кресла и подошел к жене, обняв ее за плечи. «Вероятно, с тех пор, как я стал тем, кто привел эти трудные времена в его дом», - подумал Ричард, но вслух ничего не сказал, придав себе строгий и скорбный вид, который, и он это прекрасно знал, был неспособен обмануть его жену. Гвендолин освободилась из его объятий.
- Я понимаю, у тебя нет особой причины скорбеть о том, кто никогда не разделял твои взгляды, но ты все же попробуй, Ричард. Изобрази хотя бы участие, если не сострадание.
За всю дорогу они ни проронили ни слова. Ричард думал о том, что никак не ожидал обнаружить в Гвендолин столько сочувствия к Бенедикту. В собственных ощущениях Холланд разобраться еще не успел – слишком велик был его триумф. К счастью, с Викторией больше не будет проблем. Было бы гораздо хуже, если бы пришлось разбираться еще и с ней. Довольно с Сеймура неприятностей. Проблемы с дамой сердца ему ни к чему. А Ричарду и подавно.
Карета остановилась чуть поодаль от того места, где собирались те, кто пришел проститься с герцогом Сеймуром. Ричард поддерживал жену под руку, и они медленно двинулись в сторону ворот кладбища. Гвендолин молчала, крепко сжав его руку. Первым, кого они увидели, был Алджернон – бледный, осунувшийся и в одночасье состарившийся. Его жена и старший сын были неподалеку, но он на них почти не смотрел, выискивая глазами кого-то другого. Заметив Ричарда и Гвендолин, Алджернон подошел к ним, слегка склонив голову в знак приветствия.
- Как это ужасно, - сказала Гвендолин. – Примите наши искренние соболезнования.
Алджернон еще раз склонил голову, пожал руку Ричарду и медленно побрел к сыну. Гвендолин отпустила руку Ричарда, ненадолго сжав ее в своей руке и прошептала:
- Хотя бы сострадание. Будь умницей.
Сказав это, Гвендолин быстрым шагом направилась к своей кузине, жене Алджернона, которая уже заметила ее глазами и даже махнула ей рукой (так сдержанно и уместно, что Ричарду оставалось лишь поразиться этой удивительной способности, присущей далеко не всем знакомым ему женщинам). Ричард поискал глазами Бенедикта. Он подошел к нему, не привлекая к себе внимания. Помолчал немного, стоя за его спиной, пытаясь решить, с чего начать разговор и как звучать при этом наиболее убедительно.
- Прими мои соболезнования, - наконец сказал он, просто для того, чтобы разрушить гнетущую тишину. Его рука на мгновенье поднялась, словно он хотел положить ее Бенедикту на плечо, но тут же опустилась, ибо жест был недостоин джентльмена.

забыть о прощении
Дом Сеймура в Лондоне ничуть не изменился с тех пор, как он был здесь чуть больше года назад. Все вещи остались на прежних местах, и встретил его старый-добрый дворецкий, который, судя по всему, прислуживал еще Чарльзу. Но самое главное – в этом доме, и это было вполне ожидаемо, так и не поселилась радость. Резиденция Бенедикта была и оставалась одним из самых угрюмых домов, которые Ричард видел в своей жизни. Прежде его бы это обеспокоило и даже опечалило. Сегодня полумрак и недружелюбность, царившие в доме, ему пришлись по душе.
- Я доложу о вас, Ваша Милость, - почтительно склонив голову, сказал дворецкий и ушел, оставив Ричарда в одиночестве в большой гостиной, в которой он в свое время имел честь беседовать с самим Чарльзом Сеймуром. Возвращаться к этим воспоминаниям с течением времени было все неприятнее и неприятнее. Холланд любил жизнь прежде всего за то, что она всегда находилась в движении: ее воды неслись вперед, сменяя друг друга, не останавливаясь на одном месте и никогда не возвращаясь назад. Это свойство бытия было одним из самых ценных для человека, который привык жить сегодняшним днем, извлекая опыт из прошлого и мимоходом заглядывая в будущее. Тот год, что Бенедикт отсутствовал и все их общение свелось преимущественно к редким письмам, для Ричарда был наполнен событиями. Ему удалось потеснить Уолпола на его пьедестале, а также сделать несколько весьма выгодных вложений и обрести замечательных, исключительно полезных союзников. Этот год без Бенедикта у Ричарда полнился разнообразными значительными событиями, рассказать о которых он не мог даже старому другу. И фигуры умолчания, которые он постоянно использовал в письмах и, чуть позже – при личном общении, стремительно рушили фундамент их прежней дружбы, которая стояла прежде всего на откровенности. С другой стороны, и Ричард отчетливо это понял, оказавшись в доме Сеймура, ему не хотелось бы терять того, кого он столько лет называл своим лучшим другом. Что бы там ни говорил о сводном брате Алджернон, что бы ни болтали сплетницы, Бенедикт вовсе не был обычным бастардом герцога. Он представлял собою личность исключительную, это Холланд определил сразу же. Но вот какого толка была исключительность Бена – до сих пор оставалось для него загадкой.
Со временем, размышляя о своей дружбе с Сеймуром и перебирая в памяти все плохое и хорошее, что с ними приключилось, Ричард даже стал забывать, что приложил руку к смерти его отца, и начал вполне искренне сочувствовать его утрате. Стирая из памяти собственное участие во всем этом, Ричард смотрел на сложившуюся ситуацию объективнее и возвращался к тому, прежнему себе, который не нуждался в подсказке Гвендолин, что ему выражать – сострадание или участие.
Когда Бенедикт вошел в комнату, Ричард замер на мгновенье. Он был не чужд лицемерия, но лицемерить перед тем, кого ты только что называл своим другом… Даже в душе Холланда это рождало некий диссонанс и дискомфорт. Тем не менее, Ричард все же сделал шаг навстречу, улыбнувшись и заключив старого друга в объятия.
- Хотел бы я солгать, что ты ничуть не изменился, мой друг! – воскликнул он, - но ты стал иным, совершенно иным. И я рад этому, признаюсь.
Ведь так всем будет легче.
- Добро пожаловать домой!