Отправлено: 04.02.13 00:11. Заголовок: Nightmare of soul

Название: Кошмар Души
Время: н/о
Место: н/о
Участники: Индиго единолично
Краткое описание: Душа нередко возвращается на землю. Божественный дар в глубине человеческого "Я" совершенствуется, получает огранку как алмаз, постепенно приобретая форму и небесное сияние. Не одну жизнь прожив в бренном физическом теле, душа переходит в новое и круг этот может быть бесконечным... И иногда люди, не знающие ничего кроме своей собственной жизни, видят кошмары о жизни уже прожитой, далекой, словно чужой. А иногда эти кошмары слишком похожи на правду, чтобы быть лишь воспоминаниями.
Дополнительно: писалось для Шеры, а.к.а милого кроля Элфи, поэтому все описанное на моей совести и плод моего дикого воображения.

 Отправлено: 04.02.13 00:14. Заголовок: Рано вставать уже бы..

Рано вставать уже было традицией, даже если не нужно торопиться. Проснуться, чтобы еще до восхода солнца увидеть другое, в объятиях, кротко улыбающееся от своих сновидений. Ему не хотелось будить Элфи. Ее умиротворенное состояние успокаивало Джеймсу душу, в такие нежные минуты давая возможность подумать в который раз, как ее любит. Ее тепло взамен собственного, отданного без остатка, сохраняло покой хрупкого утра, оберегало от сложностей грядущего дня и наполняло сердце надеждой, что скоро вернется к ней. Совсем скоро, после того как выполнит полученное поручение. Он осмотрел ее, безвольно ласково улыбаясь, и осторожно поправил за ее спиной одеяло, натянув ткань выше, закрывая любимой спину от возможного сквозняка. Она не проснулась, но кротко прижалась ближе, словно даже во сне боялась вдруг потерять объятия, в которых заснула. Ее тонкие пальцы, еще перед сном бережно пробравшиеся под широкий ворот рубашки, скользнули чуть дальше, ближе к сердцу, застыв в теплой неподвижности. Заглянув в лицо спящей, он тихо вздохнул, улыбку спрятав до незаметности и решив подождать, пока светило небесное разбудит солнышко в кровати, пока же просто прислонив голову к ее макушке и невидящим взором окинув стену напротив постели.
Разлука была вечной спутницей их совместной жизни, напоминая о себе не очень часто, но как будто из вредности именно тогда, когда о плаваниях в другие города адмирал даже не мог задуматься. Впрочем, с тех самых пор как в жизни появилась Элфи Ричфул, он мало о чем мог задуматься, кроме как о ней, всю жизнь рассматривая через призму их счастья. Она держалась достойно каждый раз, когда он уплывал, но Джеймс знал, что мысленно любимая супруга всегда рядом с ним. Молитвами и просьбами вернуться.
Иногда приходилось избегать подробностей тех или иных рейдов. Тревожить жену лишний раз, когда под ее опекой оставалось три ребенка, Норрингтон не хотел. Но в этот раз он вряд ли мог приукрасить правду… Жизнь за пределами их дома была полна несправедливостей, опасностей и страха. Там, за окном, где уже лукаво пробирались за шторы лучи солнца, страдали и умирали в муках люди. Медленно или быстро. И он был безвольным исполнителем нередко грубой воли. Но ради семьи, чтобы их не коснулся тот страшный мир раньше времени. И так сложно было понять, когда же это время наступит.
Элфи не спала уже три минуты, всячески нежась в ускользающих обрывках легкого сна. В нем было что-то воздушное, легкое и неуловимо сладкое. Она чувствовала тепло в этом сне и с довольной улыбкой открыла сонные глаза, понимая, что в отличие от последних картин, подаренных Морфеем, тепло не уйдет, не оставит, оно было совсем рядом. Элфи знала, что муж не спит. Сердце, оберегаемое ею столь ревностно, уже было изучено до мелочей. Во сне оно стучало медленнее, спокойней. Сейчас его ритм был тревожнее, и девушка подняла взгляд выше к лицу супруга, заметив в подтверждение своих ощущений серьезный взгляд в никуда. Он думал о чем-то. Элфи сложно было избавиться от робкой привычки не мешать, но с годами с ней наравне встало желание помочь, в короткой борьбе выигравшее нелегкую схватку. Стерегущее сердце чужое рука нежно переместилась к шее, словно прося ее заметить, отвлечься от захвативших разум дум. Вернуться к ней.
Джеймс моргнул, будто просыпаясь от собственного навязчивого сновидения, и повернул голову, встретившись взглядом с любимыми серыми глазами. Еще не проснувшимися, еще не ясными после сна, но всегда сияющими заботой. Он улыбнулся, мягко прижав жену к себе за спину, поймав нежные губы в ласковый, легкий поцелуй, согретый широкой полосой солнечного света, окончательно осветившего их обоих.
- Доброе утро, - почти мурлыча, он едва ли смог отстраниться от любимой, оставшись в тесноте и близости, наслаждаясь теперь и солнцем собственным, наконец-то вставшим и забравшим себе законное первое место в мыслях. Но Элфи не могла оставить без внимания замеченную тревогу мужа, хоть и улыбалась ласково в ответ, старательно прижимаясь сама к родному теплу. В любимых серых глазах читалось желание защитить.
- Доброе, - ласково погладив его щеку, девушка с незаметной лукавой улыбкой прижала ладонь к едва заметной щетине, притягивая в еще один поцелуй, вольный в сладкой жадности для собственного удовлетворения и удовольствия супруга. Но стоило вновь встретиться взглядом, как девушка потеряла лукавство, заменив его заботливой обеспокоенностью.
- Что с тобой?
- Ничего, - не особо убедительно ответил Джеймс, признаваясь одним лишь стуком сердца, к которому снова сместилась ее ладонь.
- Я же чувствую, - словно напоминая, она прижалась к нему, уложив голову на его плечо и закрыв глаза. Не нужно было видеть, чтобы знать. – Расскажи мне.
Она знала, что тревога мужа связана с работой. По сути его только работа и тревожила. Или когда дети болели, что впрочем, случалось очень редко и сейчас все с ними было в порядке. Работа никогда не давала покоя, нередко забирая его из ее объятий на месяцы, а иногда на целый год. Вспомнив о том кошмаре, Элфи зажмурилась, находя в себе силы не вспоминать хотя бы то отчаяние, которое испытала. И еле пережила. Неужели снова долгое плавание и просто не может признаться? Или какой-то бой…
- Расскажи, - повторила она неосознанно, с каплей жалости и собственной уже неприкрытой тревогой.
Прижав ее ладонь своей, он вздохнул, привычно тяжко и непривычно быстро, будто готовясь сделать какой-то новый ход, маневр, чтобы избежать неприятной темы и вернуть легкость в ее голос. Врать любимой Джеймс не мог.
- Я не хочу тебя расстраивать и давать повод волноваться… И это все, что меня тревожит.
- И теперь у меня поводов стало больше, - горько усмехнувшись, Элфи приподнялась на локте, заправив непослушные локоны за ушко и внимательно посмотрев на супруга, покорно лежащего без слов, словно ждущего приговора внимательных серых глаз. Она вздохнула, опустив голову, и бережно провела рукой по его коже, поправляя рубашку, задумавшись. Все равно что-то не договаривал, хотя действительно сказал правду. Иногда было обидно, что с ней делятся не всем. Покойный отец тоже нередко утаивал какие-то нюансы своих рейдов от дочери, чтобы уберечь от тревог. И Джеймс делал тоже самое. Чтобы уберечь. Только девичье сердце тоже хотело уберечь чужое от боли, и становилось грустно, что не может, просто потому что не подпускают ближе. Не в первый раз… Но как же было страшно даже помыслить, что в последний. И она не могла спрятать уже свое волнение, неумело скрываемое под маской понимания. Ведь и в самом деле понимала, но смириться не могла. И подняла погрустневший взгляд уже проснувшихся серых глаз на его зеленые, повинуясь ласковому жесту, такому родному, прижавшись щекой к его руке.
- Не переживай… Плавание не будет долгим, нам надо добраться до Джорджтауна. Там взять груз и вернуться. Дня четыре, пять, не больше.
Она кивнула, не произнеся ни слова. Не могла, будто уже надо было расставаться и держаться стойко в одиночестве, но с детьми, которым надо будет рассказывать сказки на ночь, следить, чтобы занимались и, конечно, убеждать, что папа скоро вернется. Как и саму себя.
Одевались нехотя и медленно, в тишине, непривычной, несмотря на то, что она закрадывалась в спальню перед каждым отплытием адмирала. Слова словно прятались, чтобы потом потоком политься, когда он вернется домой. Элфи в который раз тяжело вздыхала, расчесывая гребнем свои непослушные волосы, сидя перед зеркалом и иногда поглядывая в сторону мужа, уже по обыкновению хмурого, когда надевал свою форму. И стоило ему накинуть на плечи китель, девушка оставила гребень на комоде, поднялась осторожно с пуфика и обошла мужа, встав между ним и зеркалом, чтобы завязать многострадальный бант. Глаз не поднимая, девушка аккуратно взяла два конца белой ткани в руки, творя маленькое чудо, с лаской связывая обычную ткань в бабочку, старательно следя, чтобы было удобно и красиво. И чтобы можно было легко развязать, когда он вернется домой. Адмирал смотрел на жену молча, невольно улыбаясь уголками губ, не шевелясь, не тревожа ее сосредоточенности, ожидая, когда она закончит. Но даже когда ее руки опустились ему на грудь, закончив творить, головы она не подняла, вновь вздыхая. Грусть захватила слишком быстро и отпускать не собиралась так легко, как бы она не гнала ее прочь, пробуя выдавить из себя улыбку, стоило Джеймсу бережно приподнять ее голову за подбородок.
- Прошу тебя, не надо… Мне… Мне просто не хочется, чтобы ты разочаровалась во мне.
- Ну о чем же ты говоришь? – Не вынеся тревоги, Элфи поддалась вперед, поймав его лицо в ладони, чтобы не смог спрятать правды даже жестами, глядел в глаза прямо, не мог их отвести. Ну почему нельзя было просто сказать, просто раскрыть появившуюся так нелепо тайну всего за несколько часов до отплытия, внушая лишь больше страха этой невнятной речью, что все будет хорошо, не говоря, что же ожидать от будущего, вдруг ставшего таким непростительно загадочным.
- Когда вернусь, ты сама увидишь. Не заставляй меня переживать уже сейчас, ладно?
Он осторожно склонился к ее лицу, не теряя прикосновений к собственному и нежно поцеловал, даруя любовь и ласку, стараясь скрасить неприятные чувства, заменить их, вытеснить, чтобы успокоилась и не тревожилась зря.
- Опя-я-ять целуются, - протянул детский недовольный голосок за спиной. Джон и Милли украдкой забрались в родительскую комнату, проснувшись только что и показательно отвернувшись спиной, закрыв глаза ручками, когда родители снова начали делать ЭТО.
Усмехнувшись, адмирал обернулся к двум непоседам, коротко глянув на жену и ласково прижав к себе в объятиях, прежде чем выпустить из них и поймать детей на руки, каждого по отдельности.
- Кто у нас тут просну-улся! – Поцеловав детей в щечки, Элфи забрала у мужа дочь, оправив ее ночное платьице. Милли хихикнула, обнимая и маму и любимого медведя.
- А можно я с папой поплыву? – Задался сразу, сходу вопросом Джон, чем вызвал умиленное удивление отца.
- Я тоже хочу! – Поддержала Милли, важно закивав. – И Лео возьмем, он же так много уже почитал про корабли и… И море, и вообще…
- Я бы с удовольствием взял вас всех, дорогие, но, к сожалению, не могу. К тому же это плавание недолгое и скучное. Но я непременно свожу вас «Гром», когда вернусь. Договорились?
- Ура-а-а!
Крохи дружно обрадовались, выскользнув из родительских объятий, и понеслись, без сомнений, хвастаться старшему брату.
- Скоро завтрак! – Бросила им вдогонку Элфи, искренне счастливо улыбнувшись и только после, когда топот детских ножек растворился в тишине коридора, вновь взглянула на мужа. По крайней мере он без капли сомнений говорил о возвращении, а значит, не будет каких-то сражений. Главное, что вернется, а почему опасается говорить об этом плавании, узнает, но позже. Смирение не было ее характерной чертой. Еще будучи мисс Ричфул, девушка проявляла себя с совершенно бесподобной стороны ходячего недоразумения и посланника хаоса. И теперь поменялось немногое, ее умение делать сюрпризы передалось в той же степени детям, оставалось только поспевать за ними и наслаждаться жизнью. И все же оно выработалось, с годами, мучительно сложно, чтобы облегчить себе и ему жизнь.
Джеймс ласково обнял Элфи и бережно поцеловал ее нежную шею, самое любимое местечко, где был столь заманчивый для глаз и губ изгиб.
- Я тебя люблю.

***

- Сэр?
Тяжелый вздох адмирала не остался незамеченным. Итан Фокс, верный первый лейтенант на корабле Ост-Индской торговой компании «Гром», пребывая в капитанской каюте, дабы испить припрятанную бутылку вина, удивленно взглянул на категорично печального Норрингтона. Непосредственное начальство лейтенанта Фокса унывало весь день, полный солнечных лучей и безоблачного неба, обещающего славную погоду без каких-либо сюрпризов. Светлый день в открытом море, пока «Гром» неторопливо плыл к Барбадосу, где ждала партия очень ценного для компании груза.
- Простите, я отвлекся, - хмуро отозвался Джеймс, поднимая взгляд со стола, на котором одиноко ютился конверт с приказом от лорда Бэккета.
Итан понимающе улыбнулся, опустив фужер на тот же стол и заинтересованно осмотрел так неумело скрывающего правду Норрингтона.
- Поссорились с женой?
- Нет, - моментально нахмурившись, адмирал вопросительно уставился на лейтенанта Фокса. – С чего вы взяли?
- Вы кольцо полируете последние пятнадцать минут, - важно подняв голову, ведь такое наблюдение говорило о высоком интеллекте и навыках дедукции, коими несомненно лейтенант Фокс обладал, Итан позволил еще одно важное замечание. – Вы забыли какую-то памятную для нее дату, верно ведь?
Даже не заметив, как собственные руки предали еще больше чем выражение лица, Джеймс расцепил замок из пальцев, тем самым перестав поглаживать едва теплый метал золотого обручального кольца. Блеснув от ярких огоньков окруживших их свечей, кольцо напомнило адмиралу тот светлый день, когда услышал заветное «Да» и жизнь перестала быть прежней. Мог ли он тогда подумать, что обещая быть честным с Элфи, вынужден будет бояться признаться ей, ради чего отправляется в это плавание…
- Нет, Итан, я… Просто я не знаю, как супруга может отнестись к товару, который мы плывем забирать.
- Ох… - Раздосадованный лейтенант вскоре забыл о своей погубленной и не оправдавшей себя дедуктивной способности и заинтересованно и едва ли не сочувственно хмыкнул.
- Женщины ко всему относятся очень чувствительно.
- На этот раз повод будет весьма серьезный, - снова вздохнув, адмирал пододвинул письмо от лорда поближе к Итану, поднимая свой бокал с вином.
- У меня духу не хватило признаться, что теперь занимаюсь работорговлей.
- Это не плохой бизнес, сэр, - пожал плечами Фокс и развел руки в стороны. – Убейте меня, но на них и держатся наши колонии, черт бы их побрал!
Криво улыбнувшись, Джеймс устало закрыл глаза и представил, что скажет нечто подобное жене, когда вернется на берег Порт-Рояла, а за его спиной проведут купленных в Африке у местных рабов. Болезненно стукнувшее сердце стало ответом на молчаливый укоряющий взгляд Элфи. Зажмурившись и залпом осушив бокал, Норрингтон поднялся из-за стола и отошел к кормовому окну.
Тихая ночь, когда на небе сияли только звезды, миллионами огней освещая их недолгий путь как по морю от одного острова к другому, так и по жизни от одного поворота к следующему, окутала безграничный простор темной, величественной синевы, блестящей перламутром в лунном сиянии. Он знал, что на рабах держатся колонии. Знал, что приказ лорда не обсуждается, ведь Катлер Бэккет держал в своих руках не только жизнь адмирала, но и его семьи, которую надо было обеспечить всем необходимым, а собственная высоко поставленная планка образа жизни уже отрезала путь к отступлению и отказу выполнять подобное поручение. У Джеймса не было выбора. Его не было и у тех, кого предали соплеменники, в алчности своей и жестокости решившихся отдать в руки чужаков неугодных.
Бизнес… Всего лишь сделка на тридцать жизней, заключенная другими живыми людьми за деньги. Взглянув на небо, Норрингтон устало вздохнул в очередной раз. Тяжесть на сердце лишь множилась с каждым часом.
- Будь я так же безрассуден как пару лет назад, я бы несомненно согласился с вами, лейтенант, - тихо ответил Джеймс, плавно сцепив руки в новый замок уже за спиной. – Но теперь я знаю, что нет ничего страшнее потерять семью. И ужасней, чем видеть их страдания. Вы сами видели эти плантации и что на них делают.
Фокс нехотя кивнул, опуская голову. Стыдно было признаться, его же родственники такой плантацией и владели. Прибыль от использования рабского труда уходила в большей степени на его же охрану. Побеги были частым явлением, не менее редко случались и мятежи.
- Откуда бы не привезли этих рабов, там им было лучше… Но это уже не важно, - решительность в голосе проявилась вместе с обреченностью. – Моя жена меня поймет, не знаю лишь, сможет ли забыть.
Незаметно коснувшись кольца, он грустно улыбнулся. Элфи была необычайно доброй, сострадающей, ласковой. Они никогда не обсуждали подобной темы, но Норрингтон знал, что супруга будет против. Категорично, сердечно, как всегда. Легко исполнять приказ, когда не чувствуешь ответственности перед той, ради которой согласился исполнять любой из отданных.
Невысокий амбар, в котором разместили груз, выделялся на фоне остальных приземистых домов ярко красным цветом. Словно огненный бугор, вспыхнувший посреди вытоптанной поляны, где ворота были изолированы от чужих глаз высокими стогами сена, он привлек внимание Джеймса, от чего-то ожидавшего увидеть внутри искалеченные в поездке и избитые до полусмерти тела тех самых несчастных, из-за которых и по причине которых болело и обещало болеть еще долго все же доброе, как бы не убеждал себя в обратном сердце. Он размяк, как подсказывал куда менее деликатный внутренний голос. Размяк, стал чувствителен, растерял былую жесткость и безусловность порой весьма непростых решений. Слабость характера для военного была первой ступенькой к безотлагательному увольнению, чему учил еще отец в детстве. Да вряд ли Лоуренс Норрингтон думал, что сыну выпадет принимать такие решения, да еще и по чужой воле из далекого Лондона. По правде сказать, отец тоже никогда не разговаривал с сыном о рабстве и Джеймс нехотя про себя отметил совершенную новизну ситуации в которой оказался. Он даже не знал, как относится к своему делу сам.
Следуя за работорговцем, привезшим товар, Норрингтон даже не слушал характеристик ценного груза, раздражаясь от одного лишь равнодушного тона низкорослого купца жизней по имени Престон Оук. Загорелый, словно запекшийся на солнце, с выгоревшей шевелюрой, вьющейся даже несмотря на туго затянутый хвост на затылке, этот белый дьявол, прибывший на Барбадос пять лет назад уже успел заключить с десяток подобных сделок, зарекомендовав себя надежным поставщиком рабской силы в британские колонии. Часто бывая в Африке, Оук обзавелся и соответствующими украшениями.
При встрече у городских ворот адмирал первым делом заметил весьма своеобразный амулет на шее у Престона. На пальцах же сверкали перстни, а улыбка при виде покупателя и вовсе засияла золотом.
- Крепкие, выносливые, сами гляньте. Даже разводить можно. А дети с легкостью уловят наш язык и можно будет…
- Прекрасно, - оборвав одним лишь словом, в котором послышалось больше жестокости, чем радости, Джеймс выдавил некое подобие улыбки. Пока мистер Оук пытался описать свой груз, Норрингтон видел все сам, и отвращение его лишь возросло. Черная кожа алела от подтеков и еще не зажитых ран нападения. В глазах читался страх и ярость диких зверей, за коих их и считали все без исключения с момента поимки. Сидя у дальней стены в ряд, пленники молча взирали на очередных неизвестных им бледнолицых, разодетых в непонятные тряпки людей, из-за которых они лишились дома. Матери пытались успокоить маленьких детей, другие же, постарше, едва ли были одного возраста с Лео. А взрослые то испуганно переглядывались, то скалили зубы. Джеймс не смог смотреть долго, молча кивнув сержанту Роквеллу и жестом попросив мистера Оука следовать прочь из амбара.

***

Ранее утро озарило вновь взошедшее над небом солнце. Корабль уже встречали на берегу семьи и близкие тех, кто уплыл ненадолго от родного дома. Но никому не было дела до томившегося в трюме «Грома» груза, живых людей, которых уже никто не ждал ни дома, и никто бы не стал переживать за них здесь, в колониальной богатой столице незнакомой бедным рабам Англии.
Никто, кроме одной девушки, с сияющим лицом рассматривающей такой родной и такой дорогой сердцу корабль, стоило ему бросить якорь, а двум спущенным лодкам отчалить в сторону пристани. Возвращение мужа всегда было радостью, теперь разделенной с тремя родными такими же преданным сердцами. Лео всматривался в паруса, пытаясь вспомнить название каждого, пока младшие тыкали пальцами в шлюп, в котором плыл отец. Взгляд любящих серых глаз тоже был прикован к одной лишь фигуре, медленно но верно приближающейся вместе с приливной волной… Пока позади шлюпа в другой не стали спускать незнакомцев, едва одетых и так непохожих на тех, кто их подгонял шевелиться быстрее.
Миссис Норрингтон не слышала детей и их восклицания, не почувствовала, как Миллисент удивленно дернула ее за юбку платья, надеясь привлечь к себе внимание вдруг растерявшей улыбку матери.
- Солнышко… Да? – Поняв, что дыхание сперло, а в глазах застыло неверие, Элфи усилием воли натянула на губы нежную улыбку, стоило склонить голову к непонимающей перемену настроения мамы дочери. – Что ты сказала?
- А кто приплыл с папой? Их так много…
Третий шлюп спустился следом за вторым, наполненный женщинами и детьми, пока во втором, следом за главным, где были офицеры, мужчины обреченно и пугливо осматривали чужой им город, обещавший стать и новым ненужным домом и могилой.
Прижав к себе Милли и Джона, Элфи смогла отвести печальный взгляд от лодок с рабами, когда первая наконец достигла берега, а сам Норрингтон, задержавшись рядом с сержантом Роквеллом, до последнего оттягивал момент, когда придется объяснить такое возвращение домой.
- Провиант на склад, вот поручение, - расписав мелкую записку для заведующего, Джеймс вручил бумагу в руки сержанта, вместе с папкой в руках, заложив руки за спину и неосознанно крепко стиснув собственное запястье.
- А с этими что делать? – брезгливо вопросил Роквелл, оглядываясь назад, на рабов, грубо втаскиваемых на грешную чуждую землю.
- Отправьте на место назначения. Сразу же, как вернетесь со склада. Пусть пока тут побудут…
- Мастер Лео, - козырнув с задорной улыбкой, сержант Роквелл заметил подоспевшего мальчика первым, откланявшись и от адмирала.
- С возвращением, пап. – Мягко приветствовал старший из детей, все еще поглядывая на корабль. Казалось, детское восприятие мира напрочь игнорирует странную картину, раскинувшуюся недалеко от них на деревянном настиле причала, где в ожидании своей участи столпились невольники.
Осторожно стиснув плечо мальчику в знак одобрения, Джеймс оглянулся назад и первым делом увидел светящуюся как солнышко Милли, с верным медведем в руках, ребенок махал ручкой, вторя радости маленького Джона. Одна только Элфи не была рада его возвращению. Подняв взгляд на жену, Норрингтон осознал, что тяжесть сердца лишь начала давить на оное. Ни улыбки, ни привычного блеска, будто холодная тень пробежала между ними и оставила незримую, но вязкую пустоту.
Дети налетели с объятиями и только тогда адмирал отвлекся, ласково обнимая в ответ любимых.
- Успели соскучиться?
- Да!
- А ты покажешь нам корабль?
Элфи не смогла удержать ласковой улыбки, осторожно обнимая себя руками, как вдруг почувствовала жужжание над ухом и слабый укол в шее. Чуть нахмурившись, девушка потерла шею, смахивая невидимое нечто, причинившее дискомфорт, который заметил и муж, тяжело вздыхая.
- Боюсь, что сегодня не смогу, милая, - грустно улыбнувшись, Джеймс поправил на лбу у крошки Милли непослушную кудряшку. – Нам пора домой…
Погладив Джона по голове, Норрингтон встал и выпрямился, пока младшие вместе с Лео побежали к карете.
Оставшись наедине, хоть вокруг и ходили люди, Норрингтон не видел никого более, только любимую, молча опустившую взгляд на дорожную пыль у своих туфелек.
- Элфи?..
Он знал, что ей неприятно, можно даже сказать, больно, но разве могла она отказать, реализовав жуткий тайный страх в его сердце, что откажет взять за руку, если уж не смогла сказать и слова.
- Мама! – Высунувшись из кареты, приоткрыв дверцу, Милли старательно стала дозываться Элфи, чтобы показать ей свое открытие – кем-то потерянный браслет.
Выдавив жалкое подобие улыбки, так и не подняв взгляда, лишь бросив его куда-то за плечо мужа, девушка спешно направилась к оставленному у гостиницы экипажу, так и не коснувшись протянутой к ней руки.
Стало холодно, несмотря на яркое солнце и летний месяц, и он робко опустил ее, едва ли сумев вздохнуть. Обернувшись назад, к товару, из-за которого его теперь презирала единственная на свете душа, верящая в него, он с силой стиснул зубы и пошел следом, пытаясь больше не надеяться, что все станет на свои места сразу и нужда в родном тепле хотя бы не будет так мучительна, как казалась сейчас.

 Отправлено: 04.02.13 13:03. Заголовок: Вернувшись домой, Дж..

Вернувшись домой, Джеймс не задержался, уехав в резиденцию компании. Он и не мог себе позволить находится рядом с женой. Элфи не смотрела на него всю дорогу, не повернула в его сторону и головы. А по прибытии, распорядившись об обеде, вовсе удалилась в спальню. Джеймс был потерян. Дети притихли, стоило матери удалиться на второй этаж, попросив ее извинить за вдруг застигшее плохое самочувствие, оставив их наедине с отцом. В едва освещенной слабым светом солнца тишине слышно было лишь, как громко стучат напольные часы и неровно бьется будто оставленное без присмотра сердце. Дети ожидали объяснений, но что Норрингтон мог сказать, как объяснить причину того, что случилось. Натянуто улыбаясь и отправив любимых малышей есть, пока все не остыло, сам же, не притронувшись и к воде, адмирал покинул родной дом, торопясь исчезнуть. Он чувствовал, что теперь она смотрит, провожая его следом до экипажа, а потому не смог и обернуться.
Миссис Норрингтон снова обняла себя, пытаясь спасти остатки тепла и душевного равновесия. Он вернулся, живой и невредимый, как всегда и до конца времен горячо любимый, возлюбленный и муж. Но разве этому человеку отдала свое сердце, в ту же так и не принятую ей руку, подписавшую, как оказалось, медленный смертный приговор бедным рабам. Он уехал, замедлив шаг у самой дверцы кареты. Показалось, что вот наконец поднимет голову и заметит ее, стоящую у окна близ занавеси, прячущую лицо от света.
Они и в самом деле никогда не касались этих вопросов. Но как он мог подумать, что она сможет одобрить или простить, ведь предал сам себя, а значит, и ее…
Всхлипнув, Элфи подняла голову, чтобы рожденные грустью слезы не пролились по щекам. Ей было жалко его, без сомнений. Она чувствовала, что ему плохо, но смириться сразу, когда всего в нескольких метрах от них ютившиеся к друг другу рабы были живым знамением, как низко пал ее любимый, даже подать ему руки миссис Норрингтон не смогла. Она мечтала привычно обнять, поцеловать, устроить как всегда то делала, маленький праздник, ведь жизнь и была такой – веселой, пусть и нередко тревожимой с детства знакомым страхом, она была полна ожидания и наступающего после счастья. Но не сегодня…
Он уехал, а она осталась, присев на край постели и смущенная собственным состоянием, смахивая упрямую слезинку с щеки. Голова кружилась, расстройство словно окутывало ее хрупкое тело, лишая и желания теперь спускаться вниз к детям. Пропал и аппетит, и былое настроение, осталось лишь гнетущее чувство одиночества, в котором вдруг забылась, опустив потяжелевшую от тяжких дум голову на подушку, бережно прижавшись щекой. Это была его половина кровати…
Проспав почти весь день, Элфи обнаружила, едва открыв глаза, горящую свечу и кем-то бережно накинутый на ее плечи плед. Наступил вечер, запахло причудливой смесью соли и аромата цветов из их сада. Приоткрытое окно впустило в спальню супругов свежесть очередного летнего дня, будто намекая, что солнце заснуло.
Но стоило приподняться, как девушка со стоном упала назад. Голова все еще болела. Но уже нестерпимо, тугая боль стянула виски, а на глазах, будто все свое забвение провела в тихих рыданиях, застыла соль от слез. Тяжело вздохнув, девушка осторожно опираясь на руки, подняла себя с постели, мучительно заскулив от слабости. Еле встав на ноги, она закуталась в плед, чувствуя, как немилосердно резко стало холодно, а собственная кожа вдруг покрылась мурашками. Озноб и боль сопровождали ее на пути к лестнице, где поднималась наверх Дженна.
- Мой муж вернулся?.. – Присмотревшись к служанке, Элфи попыталась не подать виду, что ей очень плохо, но вряд ли могла, едва ли не ежась от холода без пледа, оставленного в спальне.
- Он в гостиной, миледи… Вам нездоровится? Принести вам лекарство?
- Нет-нет, все хорошо, - ласково улыбнувшись, Элфи начала медленный спуск по ступенькам, держась за перилла и тяжело дыша. Он был дома, значит, теперь можно было поговорить, когда боль душевная улеглась и стала к ее несчастью уже и физической.
Адмирал не тревожил жену с момента, как застал ее заснувшей в их комнате. По крайней мере, пока она спала, он смог к ней прикоснуться, робко и едва ли не боязливо, но дотронувшись до ее нежной кожи и погладив по щеке, стерев соленую дорожку с бледного бархата. Он не мог представить, как изменил мнение о себе в ее душе и потому не посмел остаться и посмотреть, как его ангел спит. Дети игрались в саду с Вересом под присмотром Джонатана, Лео единственный из всех учил уроки, только Джеймс теперь пребывал в гостиной перед камином, обреченно и грустно вздыхая тяжким своим мыслям.
Она не забудет. Казалось, так глупо было верить в обратное. Разве можно было надеяться? Но как он мог игнорировать приказ? Что надо было сделать, чтобы избежать беды в своей семье? Норрингтон боялся сделать неверный шаг и навлечь на себя и родных гнев, который лишит его не только звания и возможности заботиться о близких. Этот гнев мог лишить самих близких… Стоило ли теперь переживать, что сберег им жизни и быть может, сохранил в безопасности их дом, пусть и ценой покоя внутри его стен. Ради детей они справятся, в том не было сомнений… Но не сразу.
Элфи невольно задержалась на последней ступеньке лестницы. Ее шаги были такими тихими, что ни одна деревянная доска не скрипнула под ее туфельками, словно и веса не было. Она бросила невольно затуманенный взгляд в кресло, где сидел муж, заметив его задумчивость и грусть, зная, что это далеко не все эмоции, бушующие внутри. Как и далеко не все показала и она, спрятав любовь и радость. Но показать что либо кроме усталости она уже вряд ли могла, о чем вдруг стала думать, когда головная боль снова ударила по вискам. Схватившись за голову, девушка застонала в голос, чувствуя кожей новый поток горячих слез. Боль не отпускала, засев внутри и кусая раненным зверем, не знающим пощады. Порывисто вздохнув, девушка сделала еще два шага, закрыв глаза и жмурясь, но с отчаянием позвав любимого.
- Джеймс…
Он обернулся и увидел ее, бегом достигнув лестницы, где замерла на месте падающая без сил фигура, даже не осознав, как успел поймать и прижать к груди, где уже от тревоги рвалось сердце.
- Элфи! Любимая, посмотри на меня… Элфи! ДЖОНАТАН!!
Миссис Норрингтон упала без сил в объятия мужа, перестав хмуриться, но тем самым испугав супруга еще больше.
- Джонатан!! Зови доктора, быстрее!
Подняв любимую на руки, адмирал с тревогой осмотрел болезненно побледневшее лицо любимой и понес ее назад в спальню.

***

Она едва смогла открыть глаза. Глубокая ночь, словно вмиг налетевшая на хрупкий мир внутри и вокруг, нехотя отпустила, позволив серым глазам встретить взгляд встревоженных зеленых. И снова рука в руке, так необходимое тепло было рядом. Элфи осторожно стиснула его ладонь, улыбнувшись кротко в ответ, пока еще не осознавая, насколько ослабела и как испугала мужа, хоть и видела этот страх на его лице, пытаясь приподняться.
- Нет, не двигайся, - высвободив руку из ее едва сомкнувшихся пальцев, Норрингтон мягко надавил на плечи супруги и заботливо подоткнул одеяло, склонившись к ее лбу и коснувшись губами кожи, превратив сей жест в нежный поцелуй, невольно задержавшись.
- Ты вся горишь… Тебе нужен покой.
Не сумев удержаться, он бережно коснулся ее щеки и с радостью в оттаявшем сердце почувствовал движение навстречу даруемой ласке, невольно понадеявшись, что больше не испытает одиночества, будучи рядом с любимой, своей половинкой.
- Я в порядке, - тихо отозвалась Элфи, закрыв глаза и устало вздыхая, чем вызвала усмешку мужа, каплю нервную и чуть больше одобрительную.
- Без сомнений скоро будешь. Даже моей любимой иногда надо отдыхать.
- Это не утомление, - грустно улыбнувшись, Элфи открыла глаза и вновь взглянула на Джеймса, не сумев спрятать горечи.
Он понял без слов, заставив себя сохранить твердость духа и не дать все еще бережно прижатой к ее щеке руке дрогнуть, наоборот, поймал ее лицо, освобождая от непослушных локонов ушки, прежде чем оправить уже с большей нервозностью одеяло и тяжко вздохнуть, опуская голову.
- Прости меня.
- Зачем?
- Зачем, что? – удивленно переспросил Джеймс, вдруг перестав ощущать сердце.
- Зачем согласился?..
- Ты и сама знаешь, - тяжко выдохнул адмирал, бросив грустный взгляд на перекинутый через спинку стула китель поодаль.
- Разве стоит…
- Стоит ли беречь жену и детей? – Не дав договорить, Норрингтон виновато смолк и спрятал лицо в ладонях, опустив плечи. – Я знаю… Я понимаю, но выбора не было. Как я мог отказаться от этой сделки?..
- Выход есть всегда, - робко шепнула Элфи, пусть и слабо видя этот выход, но веря, как всегда, что он есть. Был хотя бы, пока рабов не привезли в Порт-Роял. – Верни их домой, Джеймс… Таких несчастных… И так… Много.
Закашлявшись, Элфи не сразу смогла успокоить легкие, с улыбкой чувствуя, как муж опять забыл о себе и начал ее утешать, пытаясь помочь.
- Забудь об этом, не сейчас, прошу.
- Потом может быть уже поздно, - представив, сколько может случиться бед с невольниками под кнутом и мушкетом, девушка всхлипнула и от грусти, и от боли, вернувшейся к ее и так тяжелой голове.
- Я не хочу думать о них, когда ты больна, Элфи, - возразил Норрингтон, все же не сдержав дрожи и отодвинув ложку от стенки чашки, вдруг зазвеневшую от дрогнувшей руки, в которую ее взяли, чтобы дать выпить лекарство. Ему больно было, но все же он признался, что любимая заболела по его вине. – Ты поправишься и тогда мы с тобой поговорим, хорошо?
- Хорошо, - устало вздохнув, девушка все же отпила из чашки противную на вкус жидкость не без помощи мужа и упала назад на подушку, теряя снова силы.

 Отправлено: 04.02.13 13:55. Заголовок: Шепот все разрасталс..

Шепот все разрастался, кто-то в голос говорил о тщетности попыток спасти угасающую свечу, которой стала Элфи. Ни одно лекарство не помогало, ни одно средство, предложенное ими всеми против малярии не приносили нужного результата. Миссис Норрингтон угасала на глазах, теряя последние капли жизни в попытке перенести вносимые в ее тело дозы лекарств от жара, боли, противоядий, но все они уже не имели даже вкуса, оставляя лишь горечь на губах, расплывшихся в обреченной, кроткой улыбке. Время настало, и ничто не могло ему помешать теперь забрать ее в свои объятия, взамен объятий мужа и детей. С силой сжимающийся кулачок на груди, все это время хранящий подаренный Джеймсом оберег много лет назад, разжался, ласково, с трепетом и заметной дрожью ослабевших рук укладывая его назад, прижав сверху побледневшей, как и все ее тело, ладонью.
- Надо позвать адмирала, - наконец решился произнести один из докторов, видя, что ситуация стала фатальной. Разлучать супругов в такой момент они не имели права. В последний раз наложив на голову больной холодный компресс, доктор обернулся к стоящему в дверях Джонатану, но вдруг нахмурил густые брови, ощутив на дряхлом запястье едва заметное прикосновение холода, чужой руки, останавливающей, будто предостерегающей. Пожилой врач не раз видел смерть, и молодых, и старых, но эта пациентка была его надеждой на благополучный исход врачевания. Но надежды не было и в ее серых глазах, сквозь пелену уже текущих робкими дорожками слез по белым щекам. Она обещала не сдаваться, бороться ради них, но не смогла. И видеть боль в глазах других в последний миг было бы еще страшнее, чем просто уйти и оставить этот мир, хотя бы помня счастье своих родных и их звонкий смех, так часто разносящийся в стенах этого дома, этой самой комнаты.
В гостиной в звенящей тишине раздавался лишь мерный стук механизма напольных часов. Бесконечные минуты текли медленно, неторопливо, отмеряя словно силы, которые оставались у адмирала ждать. Дети были необычайно спокойными, не шумели, усевшись на ковре перед горящим камином и рисуя для мамы ее любимые цветы. Он смотрел на трех малышей, которых он и Элфи сотворили из собственной любви друг к другу, и застывшая на губах улыбка иногда превращалась в отрешенную маску. Ему нужно было сохранить ее, чтобы дети не чувствовали кругом страха, которым словно пропитались стены дома. Не чувствовали этого холода, рожденного дыханием слишком близко оказавшейся рядом с семьей смерти. Улыбаться, быть опорой, чтобы хотя бы дети не чувствовали той боли, которая, вдруг собравшись где-то в душе, разом пробилась в сердце, сжав его в стальных тисках. На момент Джеймс закрыл глаза, видя перед собой лицо любимой, слыша ее нежный смех, замечая так горячо любимую улыбку. И она исчезла, растворившись в темноте сознания, ушла, оставила с этой резко возникшей болью, от которой он невольно потерял даже подобие улыбки, испугавшись откуда-то взявшегося так похожего на Ее прикосновения к щеке слабого беглого ветра, затронувшего лишь его одного.
Милли повернула кудрявую головку, услышав шаги за их спинами, по лестнице, в темноте которой вырисовывалась едва идущая, медленно, как на эшафот, фигура дворецкого. Он остановился на предпоследних ступеньках, ожидая, что Норрингтон сам его услышит, но адмирал был слишком погружен в себя. Слишком надеялся, слишком боялся…
- Сэр… - Осипшим голосом, тихим, будто боялся навлечь на себя беду, которая и так ступила полноправной хозяйкой в поместье.
Джеймс замер, открыв наконец испуганные глаза и встретившись взглядом с Лео. Такие же серые, как у матери… Не зная, откуда же взялся такой раздирающий на части холод, сковывающий все движения, он медленно поднялся, держась за спинку дивана. Развернулся в сторону лестницы, оборачиваясь лицом к Джонатану, прячущему от Норрингтона взгляд собственный, застеленный скупыми мужскими слезами. Часы не переставая отмеряли минуты, их звук стал таким громким, будто в каждой стене был подобный им механизм, ровным строем отбивающий потерянное счастье. Ровным, безжизненным, холодным. Он не слышал этих звуков, не слышал собственного сердца, ни одной мысли в голове, ни одного скрипа ступеньки, по которой стал подниматься на второй этаж, глядя на весь мир, что его окружал, отрешенно, будто окружение было лишь жалкой прелюдией к чему-то неимоверно важному, что ждало впереди. Важному, последнему…
В темноте коридоров Джеймс безошибочно направился к двери спальни. Она была единственной открытой нараспашку, освещенная лампами и свечами, чей рыжий свет сейчас и привлек его внимание, заставив поднять голову и увидеть удаляющиеся из комнаты бледные тени, расплывчатые вытянутые пятна без лиц, без голосов, только эхо и шепот, удаляющийся прочь. Они растекались вокруг, не мешая идти, выделяя ему дорогу вперед, к проему, боясь тронуть, позвать. Они покинули этаж, один за другим, понурив головы, не имея даже представления о том, в какой темноте оставили человека за своими спинами. Доктора спустились по лестнице, задержавшись в гостиной при виде трех детей, доверчиво поднявших головы при звуке их тихих голосов. В детских глазах еще не было той боли, что они увидели у их отца, была наивность, был нераспознанный ими маленький страх, который детская натура не пускала дальше порога. Они не рисовали больше, глядя вслед докторам, надевающим плащи и шляпы, берущим трости. Смотрели, как они уходят через открытую дверь в сторону холодной ночи, не заметив, как осенний ветер с улицы закрался в гостиную и потревожил теплый огонь камина, спутав языки пламени, но не погасив их.
Тот же ветер нес адмирала к двери, не торопя его делать шаг сквозь темноту, не торопя остановиться в дверном проеме на пороге, чтобы увидеть на белизне постели раскиданные темные локоны и бездвижно замершую фигурку. Ее скрывало одеяло, лишь руки лежали на постели, почти не выделяясь цветом от ткани. Не слышно было ни тихих хрипов, ни мучительно болезненных вздохов. Она не подняла головы, не посмотрела на пришедшего, застывшего в проеме человека, не улыбнулась, ободряя. Больше не дышала, просто лежала там, одна, оставленная всеми. Только не им…
Весь мир исчез, оставив лишь блики теней вокруг кровати, мерцающие огоньки свечей вдали. Осталась она в застывшей красоте, которой сияла каждый день, даже когда болела, даже когда плакала, когда уставала, когда злилась, когда любила и была любима. Теперь ее ничто не тревожило, ушла боль, ушли страдания… Была всегда любима и теперь особенно, потому что у него не было иной возможности вернуть ее к себе. Никто не смог помочь, никто не справился. Он не смог спасти, как бы не обещал ей, как бы не клялся. Не смог защитить, не уберег от беды, позволил судьбе сделать страшный шаг. Такой же, какой сделал и он, осторожно ступая в комнату, не слыша даже собственного дыхания, ведь все застыло вокруг Элфи, окруженной лишь мерцающим светом, теперь кажущимся чужим, неестественно ярким. Он ничего не чувствовал, ни боли, которая не собиралась покидать груди, ни страха, который мешал ему идти дальше, не чувствовал даже, как по щекам уже текли слезы, заметив блестящие дорожки на ее нежной коже. Он был так близко к ней и одновременно с тем бесконечно далеко. Разделенные на половинки, какие и были когда-то до встречи друг с другом. Джеймс осторожно сел на край постели, будто боясь тем самым вдруг почувствовать все горе, что упало на плечи полностью, боясь быть им раздавленным. Она не открыла глаз и теперь, хотя всегда чувствовала в эту безжалостную секунду уже остановившимся сердцем, когда ему было плохо. Всегда обнимала, пробуя утешить, забрать себе хотя бы часть чужой горечи. Он помнил, как она кротко спала, прижавшись к нему щекой, оберегаемая объятиями на протяжении всей ночи, помнил, как по утрам прижималась к подушке, лукаво улыбаясь, чтобы он разбудил поцелуем, тем самым начав новый день очередной порцией невообразимой сказки. Счастье жило в каждой секунде, что они проводили вместе. Счастье было в ней. Он помнил каждую черту ее лица, как они менялись от настроения, помнил каждый цвет, каждый вздох, каждое прикосновение, глядя на все это потерявшее застывшее лицо в своих руках. Но такое любимое, такое холодное, непривычно холодное… Джеймс не замечал, как дрожат руки, как едва шевелятся пальцы, пробуя приласкать белую кожу, согреть, надеясь вернуть хотя бы ненадолго, чтобы не отпустить потом никогда. Он хотел позвать ее по имени, даже попытался, но не смог издать и звука, задохнувшись от непосильного кома в горле, отчаянно зажмурившись, чтобы прогнать с глаз безостановочные слезы. Сейчас можно было, пока один. Теперь всегда один… Тяжелый вздох отозвался резью в застывших легких, слабой болью возвращая из забытия к Ней. Открыв глаза, он выдавил из себя жалкое подобие улыбки, пробуя так показать, что не пал духом, как она всегда просила. Не опустил паруса. Только для чего теперь? И все же, пробовал, чтобы она, быть может, гордилась. Но даже он сам еще не понимал всей черноты разрастающейся внутри бездны, пустоты, которая образовалась в спрятанной где-то внутри душе, в миг разбившейся о непокорные скалы суровой реальности, скалы разлуки и боли.
Но любимая не видела его попыток быть сильным, не заметила его горя, не вернулась назад, чтобы утешить. Обреченный взгляд скользнул с лица вниз, на тонкую шею, где покоился подаренный им кулон. Он помнил тот день, когда подарил его… С него началась их сказка. Он помнил, как она боялась оставить его одного в каюте раненного, помнил, как потом боялся оставить ее одну после смерти отца, помнил, как боялся выпустить из рук всю ту прожитую бок о бок жизнь, вдруг замершую. Помнил каждый поцелуй, каждый взгляд, каждую улыбку и не мог не признаться в себе, что сейчас чувствовал лишь часть горя, только часть, потому что был половинкой целого, бесполезной, потерянной.
Так и не открыла глаз, не почувствовала, как ее муж склонился ниже, всматриваясь сквозь пелену боли в родные черты. Не отозвалась на нежный, безвольно робкий поцелуй застывшими губами, подаренный дрогнувшими чужими, не приобняла, как обычно делала в такие сладкие минуты. Эта же была самой горькой в его жизни, такой бесполезной и пустой, какой еще никогда ее не представлял. Не представлял без Нее.
Лео больше не рисовал, усевшись поближе к камину, скрестив манерно ручки на груди и угрюмо пялясь на результат своего творчества. Что-то происходило, что-то, что ни он, ни сестра, ни брат, не могли понять. Что-то страшное, не хорошее для них для всех. Что-то, что застыло в глазах отца, непонятное, но такое холодное. К ним старались не подходить, служанки, обычно щебечущие по пути из комнаты в комнату, огибали гостиную, будто в ней им запретили находиться, но мальчик осязал их беглые взгляды на себе. Только Джонатан, застывший стражем неподалеку, бездвижно стоял в той же гостиной, склонив голову, как будто ожидая приговора.
Милли хотела спросить дворецкого, что же случилось, куда ушел папа, но не почему-то стеснялась, сама того не понимая, теребя в маленьких ручках кисточку. Джон вяло махал другой по бумаге, вырисовывая последние лепестки любимой маминой розы, когда, как и все они, услышал вновь шаги по лестнице. Медленные, тяжелые, ведь каждый шаг давался с большим трудом.
Норрингтон держался за бордюр, старательно следя за каждым своим вздохом, чтобы устоять перед навалившейся на него волной, заполнившей все вокруг. Он должен был показаться сильным для тех, кто еще не мог проявить так много силы воли. Ради детей. Шел медленно, почти останавливаясь на каждой ступеньке, словно растягивая тот страшный момент, когда попадет на суд трех пар детских глаз, ожидающих услышать чудесные слова о выздоровлении. Услышать о чуде, в которое сам наивно верил, пока жизнь не показала свои истинные цвета. Все еще красные глаза уже не были в слезах, они сгорели в ненависти к себе, и теперь искали детей, неуклюже поднявшихся с насиженных мест на теплом ковре, чтобы встретить отца. В их лицах он читал ожидание, наивную надежду, которую поселил в их души сам. Вместе с мамой, давным-давно. Видел и еле сдерживал внутри себя не утихшую бурю, стиснув с силой зубы, будто так надеясь сберечь в себе этот ужас и не дать ему захватить и их сердца.
- Мама?.. – Робко спросила Милли, прижав к сердцу мишку, подаренного девочке на день рождения родителями.
Взглянув на дочь, адмирал с робкой улыбкой в который раз заметил поразительное сходство ее мордашки с материнским ликом. Такие же кудри, такие же нежные черты, пухленькие щечки в силу возраста. Она станет такой же красавицей однажды, может быть, даже затмив маму. Но последняя уже не увидит этого, стоя рядом с мужем, как они мечтали по ночам, делясь планами на будущее, вместе. Насилу закрыв глаза и чуть подняв голову, чтобы не дать приступу горя взять его под свою власть вновь, адмирал тяжело выдохнул этот страшный ком, давящий горло, хотя так и не смог избавиться от него до конца. А потому голос предательски дрожал, кажущийся слишком тихим, низким, но вполне отчетливо слышным в тишине застывшей гостиной.
- Ее больше нет… Мама ушла, - не понимая, как смог выговорить эти слова вслух, он через не могу сжал руки в кулаки, только так выражая боль при виде скривившегося личика дочки от рыданий, вдруг ее захвативших. Увидел большие слезы в таких же зеленых глазах, не заметив, как мгновенно упал на колени перед крошкой и поймал в тесные объятия, в которые она кинулась, уронив мишку. А следом и сыновей, не стесняющихся плакать, потому что было слишком больно даже для будущих офицеров.
Он так хотел их утешить, но не знал, как. Как вернуть им маму? Как вернуть в дом то тепло, что она дарила, что же теперь делать, чтобы сберечь ее любовь в их сердцах и не дать им потеряться в этом холоде, что сам в себе поселил, добровольно, забрав большую часть боли себе. Но, увы, не всю… Трепетно прижимая к сердцу Милли, вцепившуюся в его китель, Джеймс бережно пробовал успокоить мальчиков, гладя их по щекам, стирая слезы. Что им сказать теперь? Он не мог даже вздохнуть спокойно.
Джонатан, остановившийся вдали от семьи, горько всхлипывал, стараясь не привлекать к себе внимания, мужественно успокаивая нервы. Ведь теперь ему нужно будет намного больше времени уделять именно детям, деля, хоть и не в полной мере, заботы адмирала. Что же будет дальше гадал и он, хмуро глянув на безжалостно отсчитывающие время напольные часы.
Ночь наступила незаметно, укрыв пологом затихший город, убаюканный привычным шумом волн и тихим скрипом снастей, что раздавался с каждого пришвартованного на причале судна. В небе где-то далеко пролетали чайки, не тревожа спящих своим криком, не видя звездного неба, где не нашлось места ни одной тучке, ни одному облаку. И никто не видел одиноко падающую звезду, исчезнувшую в глубине морских вод далеко за горизонтом.
Они заснули, трепетно прижимаясь к отцу. Никто не прогнал детей спать в их комнаты, никто не сказал им ни слова. Им нужно было живое тепло, родное, которого вдруг оказалось вполовину меньше. Нужно больше, чем ему самому. Джеймс не мог заснуть, наблюдая за неугасающим огнем камина перед собой. Он не мог думать о себе в этот момент, не мог поддаться горю, дать волю чувствам. Сыновья спали тревожным сном по бокам, дочка на коленях, прижавшись к его груди темной макушкой, точно такой же с вьющимися волосами, даже больше, с кудряшками, так похожими на материнские, поймав ручкой золотую пуговицу кителя. Спящий Джон был так похож на деда Ричфула, напоминая жену надеждой и упорством. А старший сын, больше всех напоминающий Ее одним лишь цветом таких же серых глаз, мог стать самым важным и первым напоминанием о потере, которую они сейчас едва ли могли вынести. Он не мог. Дети были слишком маленькие, чтобы принять утрату. И что же отвечать на вопрос «Когда мама вернется?» адмирал не знал, содрогаясь мысленно от ответа, прозвучавшего в голове «Никогда».
Никогда не вернется, не обнимет их, не поцелует, не расскажет сказку на ночь, запоздало вернувшись в спальню. Больше ничего никогда не будет. Он бы отдал все на свете, что имел, чтобы вернуть им Элфи. Свою жизнь, если нужно будет, только бы не дать горю коснуться детей, как он успел затронуть его.
Огонь камина не согревал, не мог пробраться под лед, укутавший душу, не мог отогреть застывшее в груди сердце, еще бьющееся с отчаянным рвением, словно наперекор его желанию уйти за женой следом, слушая больше разум, что еще нужен этим трем крошкам… Еще кому-то нужен. Бережно погладив кудряшки на голове Милли, Джеймс осторожно разбудил Лео, отдавая ему в руки сестру, чтобы вместе втроем с младшим братом они не замерзли под принесенным для них пледом. Девочка тоже проснулась, но тут же заснула вновь, только глянув с улыбкой на прижимающегося к ней Джона. Лео деловито оправил плед на всех трех, приобняв младших и встретился взглядом с отцом.
Мальчик снова видел холод, даже несмотря на улыбку, искреннюю, нежную, которую нередко видел. Но она была словно бледной, неестественной, вымученной. Лео всегда видел блеск в зеленых глазах отца, замечая такой же и у мамы. А сейчас блеска не было. И он понимал, что сейчас не сможет спросить, ни куда отец направляется, ни что ждет их завтра, слишком… Жалко его стало. Улыбнувшись так же кротко в ответ, Лео не стал отмахиваться от бережного прикосновения к своей щеке на прощание перед сном, не стал втягивать привычно голову, пробуя как-то приободрить папу. Но он все равно ушел разбитый, непривычно тихо, непривычно медленно.
Ушел назад, к потерянному счастью, осколки которого не мог выпустить из уже окровавленных рук. Сколько же боли могло вынести сердце, почему-то еще бьющееся внутри, непрерывно, неравномерно, словно живое, раненное создание? Сколько слез еще держал в себе, утапливая в них душу, лишь бы не взвыть зверем от страшной раны, которую получил? Он вернулся в спальню, осторожно ступая внутрь освещенной комнаты, не смея отвести глаз от ее закрытых. Понимая, что еще не принял эту потерю, еще живет внутри странная надежда, что утро, рассвет, как обычно прокрадется сквозь занавески ласковыми лучами солнца и разбудит ее, отогреет вместо его объятий, вернет назад, домой. Он ее не оставит, просто не сможет уйти, только не сейчас, не сегодня, никогда. Осторожно, словно боясь потревожить стоящие рядом с постелью свечи, он снял китель, уже впитавший слезы собственные и детей, уложил привычно рядом на спинку стула. Отодвинул его назад на законное место у стены, стараясь не шуметь, не тревожить застывшее сочетание мрака и света. Торопиться было некуда, все и так остановилось в печальной пустоте…
В стянутых болью легких нашлось место для слабого вздоха, едва ли раскрывающего всю усталость и страдания, что Джеймс сейчас испытывал, держась еще каким-то чудом. А у чуда было такое загадочное имя, оно кружилось в памяти, вызывая за собой череду столь трепетно хранимых воспоминаний. Теперь их было так мало, чтобы утешить больно стукнувшее сердце, когда поднял глаза на любимую.
Если бы только мог вернуть, если бы только снова услышал ее голос, какой бы белой стала эта ночь. Если бы только мог услышать свое имя из ее уст, звучащее всегда по-особенному, не смог бы выпустить из объятий, пока бы не вырвалась сама. Она не раз говорила, шутя, что уйдет, только если сам прогонит. Боже, как же хотелось кричать в небо, не жалея сил, зовя назад…
Осторожно, боясь потревожить, он бережно приподнял ее, держа голову на своих руках, устраиваясь позади, чтобы обнять. Обнять и не выдержать этого ужаса, когда не ощутил ее ответных прикосновений, не увидел улыбку. Хлынувшие по щекам слезы горячим потоком скользнули по лицу, прячась в ее локонах. Он терпел, не позволяя больше себе ни звука, ни даже дрожи, лишь стиснул ее в объятиях, мечтая снова почувствовать такое дорогое тепло.
Когда стало легче, самую малость, чтобы перестать жмуриться, успокаиваясь, он вновь вздохнул, вдыхая любимый запах ее волос, ни с чем не смешавшийся, даже после стольких настоек трав, которыми ее поили в этой комнате, создавая прямо здесь же на столе все эти бесполезные лекарства. Запах нежный, любимый, один единственный, который забыть не сможет.
Как и каждый миг, прожитый рядом, взгляд, бегло брошенный, жест, напоминающий о каком-то из тысяч дней, когда она дышала.
Он обнял ее тесно, нежно, так, как всегда обнимал, невольно думая, как же ей будет удобнее, нечаянно задев цепочку на шее. С этим оберегом было столько связано…
- Вы правы, что плавание близится к концу. Я надеюсь вернуть ваше расположение, пока еще есть возможность. И чтобы помочь этому случиться, хочу кое-что подарить. - Подарок был во внутреннем кармане камзола, спрятан в знакомый мисс платок, который она сама и вручила давным-давно. Раскрыв его, он протянул девушке содержимое.
- Это был подарок отца после плавания на восток. Говорят, такие приносят удачу. Я хранил ее просто так, не задумываясь, - небрежно бросил Джеймс, но наблюдая, заинтересует ли китайская монетка Элфи. Вряд ли она видела такие. Необычная и по форме, и по размеру, с крупной квадратной дыркой и странными иероглифами, англичанам непонятным, если язык неизвестен.
– Вам нужна удача, и если есть хоть какой-то от нее толк…
Пусть лучше вас оберегает…
Взяв любимую за руку, он плавно уложил ее ладонь на монетку, бережно стискивая холодные пальцы собственными, безудержно ласково целуя столь дорогие сердцу пряди вьющихся, всегда непослушных волос.
- Не оставляй меня, пожалуйста, - еле выдавил он из себя, сквозь хрип в забитом горле, отчаянным шепотом, закрыв вновь глаза, лишь бы поверить в желаемое снова, воскресить заново так быстро развалившуюся на части надежду.
- Не оставляй нас. Дети так расстроились… Ты нужна им. Мне… Ты мне так нужна, Элфи. Если бы я только мог отдать свою взамен твоей. Если бы только позволили разделить на части, чтобы отдать тебе хотя бы половину. Если бы только могли уйти вдвоем… Мне так… Так больно без тебя, моя родная. Если бы только уберег… Я бы все отдал за шанс спасти.
Он не видел ничего больше, только ее глаза, не замечал, как окрепли объятия в жалкой попытке отдать через них свое тепло, безнадежно тщетных. Не замечал, как в сцеплении рук, таком привычном жесте, засияла ярким светом монетка, черточка за черточкой, иероглиф один за другим сияя невероятным теплым светом, светом солнца.
- Я должен тебя вернуть… Скажи, куда мне идти, что теперь делать, к кому обратиться?.. Я не могу без тебя жить, мое счастье. Если бы мне дали хотя бы один шанс… Я так безумно хочу тебя вернуть.
Он заметил сквозь пелену обреченных мыслей и темноты век, что стало слишком ярко, заметил, что источник света оказался слишком близко, подумав первым делом о пожаре. И едва смог открыть глаза, щурясь от света…

 Отправлено: 04.02.13 16:29. Заголовок: Из открытого окна вд..

Из открытого окна вдруг подул слабый осенний ветерок, всколыхнувший шторы и впустивший несравненно яркое для осени солнце подглядеть в затихшую в рассветном полумраке спальню. Готэм был высотным городом, для коттеджей не хватало места, но все же был один район на севере близ пролива, где расположилась зеленая зона. Дорогие дома стоили дороже квартир в центре, но Диллон не скупился. Директор ФБР Н-Д мог себе позволить немного роскоши, особенно, когда в жизни появилась самое ценное сокровище, не похищенное, но найденное, а само когда-то случайно врезавшееся в него на улице в спешке.
Солнце лукаво мигнуло лучиком света, осветив хмурое еще во сне лицо Джеймса и пробудив того от последних невнятных картин, подаренных Морфеем. Нахмурившись еще больше, он нехотя завертелся на месте, чтобы спрятаться от наглого солнца, но почему-то не смог, вынужденно открыв глаза. Прищуренный взгляд едва сфокусировался на дверном проеме, за которым периодически мелькала чья-то тень.
Глубоко вздохнув, Диллон собирался было снова задремать, как вдруг очнулся будильник, протяжными сигналами, которые уже успел возненавидеть, возвещая, что пора вставать. Отпуск начинался с этой самой минуты, которую поставил на будильнике сам Джеймс, чтобы не проспать сборы и отъезд. Купленные билеты лайнер сиротливо ютились под самим аппаратом, который, к удивлению Диллона, выключить он не смог, не дотягиваясь до заветной белой кнопки. Подняв брови от удивления, Джеймс скосил взгляд на свои руки и обреченно зажмурился, собрав воздуха в легкие и громко позвав жену.
- Э-э-элфи!
Жена, она же миссис Диллон в отличие от мужа встала куда раньше, чтобы приготовиться не только к отъезду мужа, но и к собственному, которое занимало куда больше времени. Верный Верес носился вслед за хозяйкой, иногда помогая перетаскивать сумку, в которую девушка скидывала свои вещи. Они ехали на Ямайку, на теплую, солнечную Ямайку, где не было места и трети ее гардероба, но при этом все, что могла взять с собой Элфи, а главное, хотела, просто не умещалось. Поэтому девушка мучительно выбирала, что брать с собой, игнорируя в третий раз раздавшийся голос супруга из спальни.
- Да? – в конце концов выглянув из-за дверного проема, но явно не намереваясь надолго задерживаться, ибо пол туловища все еще было за стеной, чтобы унести верхнюю половину назад как можно скорее, миссис Диллон невинно улыбнулась и захлопала длинными ресницами.
- Доброе утро, - нашелся, как встретить любимую Джеймс, широко улыбнувшись и попытавшись самым безукоризненным тоном поинтересоваться. – Милая, ты ничего не забыла?
- О! Я как раз и хочу ничего не забыть, поэтому не отвлекай! – И исчезла в темноте коридора.
- Милая, - вжавшись головой в подушку, Диллон уставился в бесчувственный белый потолок, надеясь, что жена не заставит его звать ее снова так долго.
- Что? – Выглянув точно так же как в первый раз, Элфи с той же невинной мордочкой часто заморгала, будто даже не подозревая, о чем хочет узнать супруг.
- Милая, я бы тоже хотел собрать чемоданы, если бы мне позволили встать, - звякнув наручниками, Джеймс выразительно состроил возмущенное лицо. – Или ты хочешь в мой отпуск поехать без меня?
- Ах! – Словно осознав, какую оплошность допустила, девушка наконец зашла полностью в спальню и Диллон в который раз обрадовался, что помимо наручников, коими еще с ночи был прикован к постели, жена одарила его и обручальным кольцом. Разве можно было теперь представить, что эта красота в черном кружевном белье достанется кому-то другому? Да и сама красота тоже решила, что другого места ей и не надо, поэтому бессовестно уселась на Диллона сверху, лукаво хихикая и склоняясь в сладком поцелуе. Звякнув невольно наручниками еще раз, Джеймс растаял, потянувшись вслед за любимыми губами, но все же вспомнив, ради чего упорно дозывался Элфи.
- Солнышко, сними их, опоздаем ведь… - Невинным голосом напомнил Джеймс, пытаясь не засматриваться ниже прекрасных серых глаз, да ее руки сами туда потянулись, будто хотели оправить спавшие бретельки.
- А ты помнишь, где ключ? – прикусив губу, девушка хихикнула, заметив замешательство мужа. Вечер был настолько бурным, что такую деталь он вряд ли запомнил.
Будильник снова засигналил, как и требовал автоповтор, ведь кнопку так и не нажали, чем нагло воспользовалась жена, бессовестно склонившись над пленником и выключив часы сама. Когда же она выпрямила спинку, муж уже ничего не хотел, ведь снова почувствовал любимый запах и теперь покорно засматривался.
Не удержавшись, девушка склонилась вновь для второго поцелуя, на этот раз полностью улегшись на мужа и коварно мурлыча.
- Кажется, я вспомнил, где ключ, - осторожно шепнул на ушко любимой Диллон, пока она повторяла еще ночью проделанный путь от предательски чувствительного к ее горячему дыханию уха до плеча.
- И где? – Лукаво улыбнулась девушка, стараясь не отвлекаться от отвлечения мужа.
- Сними наручники, покажу.
- Коварный, я их могу снять только с ключом, - отстранившись, Элфи умиленно улыбнулась, кошечкой прогнувшись и опираясь руками по обе стороны на подушку за головой супруга.
- Я закрою глаза и покажу после, - прищурившись и широко улыбнувшись, Диллон встретил очередной поцелуй с готовностью, кожей ощущая, что коварные ручки жены сами вытащили ключик из под ткани ее узорного белья и потянулись снимать наручники, едва ли глядя. Как только же настала желанная свобода, Джеймс моментально лишил оной супруги, спрятав в объятиях и нечаянно замотав в одеяло, когда перевернулся и навис сверху, получать заслуженную награду победителя.